Автобус ушёл перед носом.
Досадливо цыкнув, я отступила от проезжей части и невольно вздрогнула, когда над ухом раздался хриплый прокуренный голос:
— Красавица, позолоти ручку?
Седая цыганка протянула согнутую ковшиком ладонь.
Нищей женщина совершенно не выглядела. В ушах тяжёлые серьги, шея увешана ожерельями и бусами, как новогодняя ёлка гирляндами, не говоря уже о цепочках: толстые, тонкие, витые и совсем простые, длинные и короткие. А руки! Всевозможных колец по два на палец.
Платье крикливо-пёстрое, на плечах багряная шаль с густой бахромой, свисающей неопрятными сосульками. Но самое главное взгляд — не голодный, не ищущий, а острый и даже враждебный.
На фоне хмурого осеннего дня цыганка смотрелась особенно чуждо.
Я хмыкнула и полезла в сумку.
— Гони ты эту попрошайку, — возмутилась дородная тётка с лавочки и заволновалась всеми тремя подбородками.
Терпеть не могу непрошеные советы.
— Тоже позолотить? — охотно предложила я.
Нащупав в сумке тюбик, я не глядя свинтила крышку и выдавила цыганке на протянутую ладонь толстую гусеницу пищевого красителя.
Как и заказали — позолотила.
— Ах, ты! — возмутилась старая цыганка.
Немногочисленные зрители грянули хохотом, а я в притворном недоумении округлила глаза. Правда, образ наивной куколки мне совсем не удаётся. Среди белых лилий я настоящий репей. Мало того, что брюнетка с глазами цвета безлунной ночи, так ещё и кожа смуглая, не иначе в младенчестве меня окунули в таз с охрой. Может, цыганка подошла ко мне, потому что почуяла родную кровь? Я сирота, своих родителей совсем не знаю. Ба рассказывала, что меня подкинули в поликлинику, где она работала. Своих детей у сорокалетней медсестры не было, вот она меня и удочерила. Два года назад Ба умерла…
— Не будет тебе дороги, — сурово отрезала цыганка. — Пока ещё можешь, возвращайся домой и навсегда забудь то, зачем едешь.
Да неужели? Между прочим еду я не куда-нибудь, а за мечтой всей своей жизни! Семь остановок, полчаса на последние формальности, и я пересяду на необъезженный железный мустанг! Плевать, что машина будет старше меня в три раза. В мыслях я была уже за рулём…
В сглазы и порчу я не верила, суеверной не была. Угрозы меня разозлили.
Я ухмыльнулась:
— Иначе венец безбрачия на меня напялите?
Цыганка вперилась в меня немигающим взглядом чёрных глаз:
— Иначе смерть, дочка.
Предлагать бумажную салфетку я резко передумала, пускай сама с краской разбирается, а, увидев свой автобус, и вовсе выкинула цыганку из головы, обогнула её как фонарный столб, пропустила вперёд молодую мамочку с ребёнком и последней шагнула в салон.
