В предельном напряжении физических и духовных сил шла страна к своей Великой Победе над фашистской Германией. И труд, и героику, и всю суровую атмосферу военных и послевоенных лет Г. Баннов сумел показать в повести через учащихся девятнадцатой группы железнодорожного училища. Автор ярко, убедительно изображает события в тылу, где так же, как и на фронте, ковалась победа. Перед нами проходит галерея интересных характеров жеушников, педагогов, представителей партийной и комсомольской организаций, под руководством которых происходит духовное формирование группы: из неорганизованной, дерзкой она постепенно вырастает в сознательный, дружный коллектив, резерв рабочего класса.
Юрка Соболь выручает товарищей
Одетые в белый куржак, гулко бухают деревья, и внезапный, как выстрел, звук этот тревожит ночную тишину. И протяжные гудки паровозов. И раздражающий скрип теплых катанок, рабочих сапог и тяжелых ботинок на стылой, жесткой дорожке...
Покамест тепло в комнате, да надолго ли. Слушая скрип за окном, пацаны зябко ежатся, до подбородка натягивают одеяла. Здесь что, здесь терпимо. Вот на фронте как? В мороз? В окопах? Да еще ветер. До костей проберет. Но солдаты воюют, бьют фрицев... А тут что. Пацаны не воюют. Хотя, в общем, служба тоже, если разобраться. И для фронта кое-что делают. Вкалывают за милую душу. Надо.
К утру морозец, по-видимому, подзагнет, тоскливо будет завтра через виадук топать. Но то завтра, а пока заоконную жизнь можно слушать из комнаты. По сути дела пока еще можно беззаботно посапывать под одеялом. Ну, к утру-то собачий холод заставит сверху натянуть телогрейку. Комендант Фока велит экономить и свет, и уголь. Ни совка не накинул лишнего и сегодня, хотя сегодня, как никогда пацанам требовалась людская ласка. Нет, не чуткий он, Фока. До тепла топить, говорит, разнежишься, ни к чему такие буржуазные пережитки. Для проформы пошумели, конечно, ребята, однако ушли ни с чем. На горло его не возьмешь. Сам Фока кого хочешь возьмет на горло, хотя с виду так себе: тонкая шея, кадык.
Сегодня накинуть стоило хоть с ведерко лишнего. Сегодня пацанов заедала обида. Она заползла враз с холодом, прямо в душу. Группу не взяли в театр. Других взяли, Девятнадцатую - нет. Это как называется? Кто дал такое право? Гамаюнов, мастер-то, не спрашивал ни у кого: хотят ли? Обошел группу. Эх, мастер! Его выходка прямо расстраивала. Ну, сам еще, заодно не пошел бы - куда ни шло: и вам, и мне в наказанье. Так нет, для себя исключение сделал. Пусто было теперь на душе, как и во всем общежитии. Ну, побродили по коридору, поотбивали чечетку, поизнывали душой и телом. И стали залезать под одеяла. А что делать?
