Я вышел из военкомата в прекрасном настроении. И с чувством честно выполненного долга — перед самим собой. Остановился на крыльце, открыл военный билет и прочитал еще раз милые сердцу слова: «Ограниченно годен к военной службе». То есть не годен к ней в мирное время. Вот так. И в гробу я видал вашу армию.
Мне все же удалось открутиться от призыва. После долгих мытарств и с помощью тысячи уловок, — но удалось. И почему, спрашивается, я должен был поступить по-другому? Любое стоящее образование у нас давно платное. Любые медицинские услуги, после которых не останешься инвалидом, тоже платные. Куда ни сунешься — везде плати, за каждую мелочь. А как в армии служить — так я это с какого-то перепуга обязан делать бесплатно? Нет, граждане начальники! Если у нас рыночная экономика, так делайте ее рыночной везде. А то слишком кайфово жить будете. Впрочем, вы так и живете, правильно? Вот и я хочу жить кайфово, чисто в свое удовольствие. И делать что-то готов только за деньги. Причем за хорошие.
Спустившись с крыльца, я огляделся, все еще держа военник в руке. Надо как-то отметить событие! Чего бы придумать такого, чтоб надолго запомнилось?
Но придумать я ничего не успел. Асфальт тротуара разверзся под ногами, мир вокруг закрутился в красочном водовороте, а потом меня швырнуло бог весть куда. На что-то твердое. В глазах темно, в животе крутит, я изо всех сил пытаюсь справиться с тошнотой, а в ушах звучит невыносимо напыщенный голос:
— Радуйся, презренный червяк! Ты призван в ряды Народного ополчения его королевского величества Бальдура Великолепного! Гордись оказанной тебе честью и приложи все усилия, дабы оправдать доверие!
— Но я не годен к службе, — машинально пробормотал я, все еще стараясь сдержать рвоту. Надо хоть сперва разглядеть, куда блевать. Темнота в глазах сменилась радужными кругами, но кроме них все равно нихрена не видно.
— То есть как — «не годен»? — вопросил другой голос, уверенный и грозный. — Что за детский лепет? Раз сюда попал, значит — годен, и нечего вешать мне на уши спагетти. И вертикально встань уже — чего развалился? Ноги от счастья отказали?
Я помотал головой, стараясь разогнать цветастые круги, увидел в просветы меж ними чьи-то сапожищи, утвердившиеся на серой брусчатке, и не без труда поднялся.
— Давай документ! — потребовал стоящий напротив бородач в латах, презрительно меня осмотрев.
Я тоже себя осмотрел — и ужаснулся. Вместо нормальной одежды на мне были грубые холщовые штаны, такая же рубаха и суконный плащ. Плечи что-то давило и слегка оттягивало назад. Я ощупал их — давили веревочные лямки. Завел правую руку за спину — котомка… В левой руке свиток. Пергаментный, мать его.
