Всякий раз, когда я приезжаю в деревню, где родился и вырос, меня охватывает волнение, оттого что я снова вижу знакомых людей, издавна дорогие мне березовые перелески в полях, заросший мельничный пруд и другие приметы моего детства. В лесистых окрестностях родной деревни я научился владеть ружьем, добыл свою первую дичь и там же начал постигать незатейливые, но мудрые законы природы и могучую силу земли.
Со временем я стал внимательнее приглядываться к людям. Они, как это и должно быть, встречались мне разные, и отношение их друг к другу, к своему делу и кормилице-земле тоже было неодинаковым.
Из стремления рассказать о лучших из них и родилась сначала одна из глав настоящей книги — рассказ «Дядя Митрий», а потом и все другие главы этой повести в рассказах о жителях уральской деревни Дубовки.
В книге нет сквозного сюжета. В каждой главе-рассказе свои главные и второстепенные герои. Не все из них встречаются между собой на страницах повести. Но вместе они составляют мир Дубовки, главное место в котором принадлежит труженикам. Они кровно связаны с землей, любят ее и считают себя в ответе за все, что происходит на ней.
У каждого из нас есть своя родина. Дорогое и заветное место. У одних — тихая деревенька, у других — вытоптанная детская площадка шумного городского двора. У меня — это Дубовка, небольшое село вдоль мелководной речки. Туда езжу я в отпуск, а как-то, несколько лет назад, торопился домой на каникулы.
На мимоезжем большаке я не по-студенчески щедро расплатился с шофером попутной машины, бесконечно благодарный ему за то, что он довез меня до пешеходной дороги в Дубовку.
Когда ушла машина и улеглась пыль, я вскинул на плечи чемодан с небогатыми подарками родным и легко зашагал по мягкой дороге.
На каникулы я приезжал только летом. И Дубовка всегда была в моей памяти летняя, со всех сторон окруженная хлебами, подступавшими к самым огородам, в зелени вековых тополей, с осторожными дымками больших глинобитных печей, затопленных посередь дня не иначе как с крестным знамением: не дай бог, загорит что-нибудь.
Я узнавал угревистые пригорки, где, намаявшись от детской работы, случалось, засыпал на самом солнышке; узнавал места первых весенних проталин, по которым бегал босиком и наживал ядреные цыпки. Жиденький околок в логу за деревней по-прежнему казался мне дремучим лесом, в котором могут водиться волки, а неслышный руче-ишко — речкой, где можно наловить пескарей, поставить плотину и, приладив под водопад деревянное колесо с широкими спицами из щепы, молоть песок.