Специфика устройства и функционирования национального языка во всем многообразии его проявлений в каждый период его существования может быть понята при достаточно ясном представлении о стратификации разных форм языка в рамках языковой ситуации. Это предполагает не только каталогизацию форм языка, но и знание об их распределении в обществе, связи с разными коммуникативными ситуациями. Не менее важно и выяснение того, как оцениваются разные формы языка их носителями и обществом в целом — поддерживают, относятся нейтрально, относятся отрицательно. Знание этого существенно и для понимания динамики разных форм языка.
На фоне общего повышения интереса к социолингвистической проблематике особенно заметно, что до сих пор не вполне ясной остается языковая ситуация, характерная для современного русского языка. В каноническое представление, согласно которому русский язык состоит из стандарта и территориальных диалектов, вносят известные коррективы выделение разговорной речи как особой системы, функционирующей в среде носителей литературного языка [Земская 1968], опыт определения статуса городского просторечия и его истоков [Городское просторечие 1984]. Однако с позиций языковой ситуации остается не охарактеризован такой компонент русского языка как территориальные диалекты. Это положение имеет свои истоки и свою историю.
Русские диалекты функционируют в гомогенной среде и контактируют с литературным языком через школу, средства массовой информации, через общение с лицами, репрезентующими литературный язык. Принято считать, что в таких условиях диалектоносители переходят на литературный язык, а диалекты нивелируются. Этот тезис принимается как бы априорно, поскольку он не всегда подтверждался изучением реального процесса влияния литературного языка на русские диалекты. Это еще в 40‑х годах отметила Н. М. Гринкова, написав, что указания на воздействие литературного языка на диалекты «в большинстве исследования выглядят скорее как отписки по поводу материала, не подлежащего изучению»…, а «процесс воздействия литературного языка не изучается и как он происходит — неизвестно» [Гринкова 1947: 177, 183]. Позже, уже в 60—70 годы, эта проблема рассматривалась в [Фонетика… 1968; Баранникова 1974; Диал. и лит. разг. речь… 1974].
Постулат о быстром отмирании русских диалектов особенно утверждался в 30‑е гг. и основывался он не на анализе реальной языковой практики, а в очень большой степени обусловливался социально-политической концепцией, сформулированной в русской диалектологии того времени. Считалось, что демократизация культуры в обозримо короткий период приведет к устранению диалектов и повсеместному распространению нормированной/литературной формы языка. В перспективе, очень близкой, виделось такое общество, где языковое поведение человека не несет никакой экстралингвистической информации о говорящем (локальной, социальной, образовательной, возрастной, профессиональной). Уровень сохранения диалектных форм языка прямо связывался с уровнем социально-политической продвинутости общества, что вытекало из вульгарно-социологической концепции, относящей язык к числу надстроечных явлений, зависимых от базиса [Филин 1938; Чистяков 1935]. Объявлялось, что диалектные формы языка свойственны политически отсталым слоям сельского населения, не охваченным процессом коллективизации. Если же диалектные формы сохраняются, то исключительно благодаря нежеланию отсталых крестьян овладеть литературным языком — «в колхозной же деревне со стороны основной массы колхозников этого противопоставления литературному языку не имеется» [Филин 1938: 173]. Весьма распространенным и долго сохраняющимся оказалось наивное представление, что сам по себе факт грамотности сельского населения является достаточным условием для перехода к литературному языку [Филин 1973: 356; Коготкова 1979: 5]. Надо отметить, что в 30‑е годы высказывались и более осторожные прогнозы относительно изменений в русской языковой ситуации. Так, Е. Д. Поливанов писал, что в условиях радикальных социальных сдвигов в «революционную эпоху» для преобразования грамматической системы языка требуется достаточно много времени, исчисляемого несколькими поколениями носителей языка [Поливанов 1968: 196].
