Ты, как берёзовая кожа,
благоуханно серебришься.
Без глаз твоих открыть весну
мне не удастся. И хотя
мне не известно твоё имя —
без женщины нет первых глав,
без поцелуев нет стихов
(и умоляю вас, молчите —
иначе вы спугнёте дождь).
Я знаю: между двух морей
моя унылая осанка
подобна спущенному флагу,
когда поблизости нет взгляда
моей отрады, — в эту пору
я даже умереть готов,
хоть смерть мою и отнесут
за счёт издержек организма
или печалей беспричинных,
висящих в платяных шкафах.
Да, время не стоит на месте
и голосом вдовы зовёт
меня из одинокой чащи.
Ещё когда я не родился
и жил без глаз — уже тогда
владел я четырьмя глазами —
моими и моей любви,
не любопытствуйте, насколько
я изменился с той поры:
лишь время старится всё время,
меняя то и дело платья,
а я иду своей дорогой.
Все нежные уста любви
творили мой наряд, с тех пор,
как понял я, что я нагой, —
одна из них звалась Мария
(или Тересою звалась),
так я привык бродить по свету,
снедаемый огнём любви.
Ты — та, которой ты пребудешь,
моя врождённая подруга,
ты плоть из глины голубой,
нет, — ты парящее перо,
нет, — территория любви,
чьи волосы — лесные космы,
нет, — концентрическая капля,
летящая нагой монетой
в топазовое озерцо,
нет, — неусыпная охрана
моих чудаческих причуд,
нет, — не рождённая доныне
душа, которую я жду.
Ведь свет берёзы — кожа вёсен.
