Михаил Черненок
ТОЧКИ ПЕРЕСЕЧЕНИЯ
ГЛАВА I
Столь дерзкое преступление в райцентре случилось впервые. В одиннадцатом часу вечера, когда теплый июньский день не успел еще угаснуть, шестидесятилетний кладовщик угольного склада Семен Иванович Тюленькин подъзхал в собственной "Ладе" к пологому берегу неширокой речки, лениво петляющей в зарослях тальника через городок. Неподалеку от берега, среди густых тополей, находился районный Дом культуры, где под бодрую музыку беззаботно веселилась молодежь. Справа, над тальниковыми кустами, высился деревянный пешеходный мост к железнодорожному вокзалу. На мосту несколько подростков бренчали гитарами. Тюленькин разделся до трусов, неторопливо вымыл автомашину и, надумав искупаться, зашел за тальниковые кусты на песчаный откос берега. Там сидел незнакомый парень в темных очках, при шляпе. Он попросил у некурящего Тюленькина закурить. Тот, понятно, отказал. Тогда парень выхватил из кармана револьвер и толкнул онемевшего от страха кладовщика в кусты. Повалив Тюленькина на землю, кляпом из носового платка заткнул ему рот, связал по рукам и ногам бельевым шнуром и укатил в тюленькчнской "Ладе" неизвестно куда. Развязали кладовщика подростки-гитаристы, когда старик вытолкнул языком кляп и закричал диким голосом. Кое-как натянув одежду, Семен Иванович прибежал в районную милицию. Худые угловатые плечи Тюленькина вздрагивали в нервном ознобе. Он болезненно морщился, часто прикладывал ладонь к большущей ссадине на лысой макушке и посиневшим распухшим языком слизывал кроиь, сочившуюся из надорванного уголка губ. В кабинете начальника отделения уголовного розыска Антона Бирюкова, несмотря на распахнутое настежь окно, было душно. Могучие сосны за окном источали густой хвойный запах, Бирюков терпеливо выждал, пока потерпевший мало-мальски пришел в себя, и попросил его рассказать о случившемся подробно. Тюленькин всхлипнул: - Вышиб, стервец, из памяти все подробности. - Не торопитесь, внешность парня вспомните... - Ну я ж вроде говорил... Высокий, не ниже вас... В плечах тоже богатырь. - Одет как? Кладовщика будто передернуло. - Рубаха, кажись, синяя, а штаны... джинсы, что ли... - Тюленькин глубоко вздохнул. - Нет, не помню. Когда я подошел к берегу искупаться, он, как вроде спрятавшись за кустами, рукав у коричневой куртки отмывал. - Что на рукаве было? - Вроде бы кровь... - кладовщик встретился с внимательным взглядом Бирюкова и втянул голову в плечи. - А может, и не кровь. Может, это мне со страху показалось. - Лицо у парня какое? - Неприметное. - А поточнее?.. - Бледное, вроде как с севера он приехал или из колонии только что вышел. На груди это... наколка картины товарища... простите, художника Шишкина "Три богатыря". - Васнецова. - Что? - "Трех богатырей" художник Васнецов написал. - Разве?.. A мне помнится, Шишкин... - Сколько лет парню? - Затрудняюсь сказать.. - Примерно, Семен Иванович. Тюленькин мучительно наморщил лоб: - Лицо совсем молодое, вроде еще к бритве не приучено, так что... Но физически ужасно здоровый. Как принялся обкручивать меня шнуром, думал, все косточки, зверюга, поломает. - Откуда у него взялся шнур? - Из моей машины. Я сдуру сам предложил парню... Он, значит, это... говориг: "Дедок, не угостишь веревкой?" - кладовщик, зажмурясь, покрутил головой. - То есть это... насчет угостить он про курево спрашивал. Я в ответ, дескать, некурящий... Тогда парень, значит, и говорит: "Может, негодной веревки метра три-четыре найдется?" Я ему толкую, мол, пошарь в машине. Он сходил до "Лады", вернулся со шнуром и сразу - револьвер мне под нос. - Какой репольпер? - Самый насгоящий - системы наган. Я, к вашему сведению, в милодости десять годов на районном элеваторе охранником трудился и подобную систему револьверов наглядно изучил. Затрудняюсь утверждать, заряженным ли оружие было, ко то, что натуральный наган, голову даю на отсечение. - Зачем парень просил веревку? Тюленькин уставился на Бирюкова слезящимися глазами: - Как зачем?.. Чтобы меня в бараний рог скрутить. - Так и сказал? - Понятно, не так. Вообще, он не объяснял, для чего веревка надобна. Попросил - и все. А я, старый дурень, нараспашку расщедрился... - Волосы у парня какие? - снова задал вопрос Антон. - Может, хоть что-то из характерных примет запомнили? - Волос у него почти нету. Вроде солдата-новобранца, видать, недавно под машинку был оболванен. На два пальца, не больше, отросли. А из примет, считай, одних "Богатырей" Шишкина, простите, художника Васнецова только и запомнил. - Вы сказали, что парень был в рубахе... - Ага, кажись, в синей. - Как же на его груди татуировку увидели? Тюленькин, словно задыхающаяся рыба, широко раскрыл рот и молча уставился на Антона. - Убей - не знаю, как... - наконец выдохнул он. - Помутил, стервец, мою память. Голова как ватой набита... - Я полагаю, парень давно на меня зуб имел, только удобного случая ему не подворачивалось, чтобы завладеть моей "Ладой". Видите ли... раньше, когда разрешалось законом, песцов я держал. Вот, значит, некоторые завистники и считают, вроде автомашина мною куплена на нетрудовые доходы, И этот - с наганом - песцами меня попрекнул. - Откуда же ему о песцах известно? - Сам не пойму. Спекуляцией я не занимался, с рук шкурками не торговал. Все до последней шкурочки - в райповскую заготконтору, как по закону было положено. Поверьте, ей-богу, ие вру. И вот... Страшно подумать, средь бела дня ограбили... - губы Тюленькина мелко задрожали, и он вдруг слезно запричитал: - Ой, пропала моя "Ладушка", ой, пропала... - Найдем вашу "Ладу", - остановил причитания Бирюков. - Это когда еще найдете! А теперь-то чего делать? Как думаете, если сейчас забегу домой к прокурору, поможет?.. - Лучше сходите в больницу и возьмите там справку о телесных повреждениях. Она понадобится в суде. - Какой суд! Парень ведь с револьвером. Его за милую душу не поймаешь, - Поймаем, - сказал Бирюков. - Постарайтесь, Семен Иванович, все-таки вспомнить подробности нападения на вас. - Нет, нет! Чем больше прихожу в себя, тем сильнее из головы все вылетает, - Тюленькин нетерпелива заерзал на стуле. - Пожалуй, пойду я в больницу, а?..
