Черный рыцарь - Тереза Медейрос

Черный рыцарь

Один бросок игральных костей — и расплачиваться за проигрыш своего легкомысленного отца предстоит юной леди Ровене. Отважную девушку увозит в свой мрачный замок сэр Гарет Карлеонский, обвиняемый молвой в убийстве и других темных делах. Рыцарь давно ждал возможности поквитаться со своей злой судьбой. Он пытается использовать в этих целях юную Ровену, но оказывается безоружным перед цельностью и чистотой ее натуры. Поняв любящим сердцем трагедию прошлого Гарета, она возвращает ему радость жизни, надежду и любовь.

Читать Черный рыцарь (Медейрос) полностью

Пролог

Англия, 1279 год

Дверь слегка приоткрылась, и в комнату неслышно проскользнул юноша. Он замедлил шаги, ощутив знакомый аромат розмарина. О, этот запах вызывал у него странные, противоречивые чувства. Хотелось раствориться в нем без остатка и одновременно, отпрянув, бежать отсюда сломя голову. Он закрыл на мгновение глаза, подчинившись первому своему желанию. Аромат окутал его сладким облаком, как и накануне вечером, когда его мачеха танцевала с ним. Ее черные, цвета воронова крыла, локоны скользнули тогда по его щеке, ошеломив нежностью прикосновения. Замерев, он окончательно потерял способность повторять за нею сложные танцевальные па, которым она с таким очаровательным терпением обучала его. Он вздохнул и открыл глаза, глубину которых окаймляли темные ресницы.

Конечно, ему не следовало появляться здесь. Нотному письму он мог обучаться за столом отца, правилам этикета — в большом зале. Что привело его сюда, в будуар мачехи? Сейчас именно она заботилась о нем, в отсутствие отца. Он должен был вернуться из похода через две недели. «Так что же я здесь делаю?» — подумал юноша и тут же нашел ответ. Он пришел всего лишь поблагодарить мачеху за ее доброту и внимание к нему.

За открытым окном слышался лязг копий, сопровождаемый взрывами грубого смеха. Внутренний двор внизу, где забавлялись, обмениваясь ударами, оруженосцы, казалось, принадлежал иному, бесконечно далекому миру.

Пустота залитых солнцем покоев вызвала в нем одновременно досаду и облегчение. С осторожностью и грацией, удивительными для четырнадцатилетнего юноши, он огляделся.

За раздвинутыми занавесями дамасского шелка, такого же глубокого голубого цвета, что и ее глаза, он увидел смятую постель. Нырнув под резной навес алькова, он дрожащей рукой дотронулся до вмятины на подушке, где недавно покоилась ее голова. Он готов был стоять тут целую вечность, но вдруг где-то сзади раздался тихий звук. Он резко повернулся, ударившись головой о резную стойку, и обвел комнату расширенными виноватыми глазами. И тут же досадливо нахмурился.

Он совсем забыл, что здесь живет еще и ребенок. Его сводная сестра стояла в дубовой колыбельке, выпутавшись из свивальника. Она была еще кроха, но вполне уже могла обходиться без пеленания. Солнечный свет нежно касался ее золотистых локонов. Ее губы обиженно вздрагивали, а в круглых голубых глазках стояли слезы. Но она не плакала. Она, казалось, была настолько покорной и терпеливой, что могла сколько угодно ждать, чтобы кто-либо, оказавшись рядом, взял ее на руки. Юноше показалось, что колыбелька опасно наклонилась, и он поспешил выхватить из нее малышку.