Летом 1783 года князь Потемкин, следуя из Петербурга в только что приобретенный от Турции Крым, заехал в гости к Зоричу, бывшему фавориту "Семирамиды Севера", в знаменитый Шклов, подаренный ему императрицею.
Зорич с величайшими почестями принял могущественного временщика в своем роскошном дворце, в котором три года тому назад он принимал коронованных гостей, императрицу Екатерину Алексеевну и австрийского императора Иосифа II. Потемкин, для которого Зорич уже перестал быть соперником, своею любезностью старался показать, что все прошлое забыто.
Высокому гостю отведены были те именно комнаты, в которых останавливалась Екатерина, и он скоро отправился на свою половину, чтобы отдохнуть с дороги после представления местных властей. Вид из отведенных ему апартаментов был великолепный: под горою, на которой стоял дворец, протекал Днепр, широкою лентою расстилавшийся вправо и влево и исчезавший за далекими гористыми берегами; за Днепром темнел зеленый бор и Дымчатая даль терялась в бесконечности. Во всем ландшафте было что-то тихое, успокаивающее.
— Нет, мне бы этого не довольно было после всего того, что было, — как бы про себя сказал князь, задумчиво стоя у окна. — А может, он ждет еще, надеется… Напрасно! Я знаю ее — вон с глаз, вон из сердца… Орлов, Понятовский, Зорич и другие давно забыты… Один я держусь.
Он отошел от окна и хотел позвонить, как в комнату вошел дежурный адъютант.
— Ты что? — спросил князь.
— Какой-то еврей просит аудиенции у вашей светлости, — отвечал адъютант.
— Что ему нужно?
— Не говорит ваша светлость.
— Так прогнать его, если не хочет сказать.
— Он говорит, что имеет сообщить, и только лично вашей светлости, величайшую тайну, государственной важности, говорит.
— Какую-нибудь кляузу.
— Не могу знать, ваша светлость… Клянется и дрожит весь.
— Ну, пусть войдет.
Адъютант вышел, а через минуту в дверях показался старый еврей, с длинными пейсами. Он робко поклонился, чуть не до земли, и, словно по горячим угольям, сделал несколько нерешительных шагов.
— Ты что хотел сообщить мне? — спросил князь.
Еврей вынул из бокового кармана бумажник, торопливо пошарил в нем и дрожащими руками подал князю сторублевую ассигнацию.
— Что это? — спросил Потемкин, брезгливо отстраняясь от бумажки.
— Ассигнация, ваша пресветлость.
— Что ж из того, что Ассигнация?
— А узнает ваша светлость— настоящая она, или фальшивая?
Потемкин взял бумажку и стал ее внимательно разсматривать.
— Это настоящая, — сказал он, наконец: — вот и подписи сенаторов, и знаки.
