Он выкурил пачку сигарет за два часа.
— Далеко мы забрались.
— За миллиарды миль.
— От чего за миллиарды миль? — не отставал Хичкок.
— Как тебе сказать? — ответил Клеменс. — За миллиарды миль от дома, если можно так выразиться.
— Можно…
— Дом — это Земля, Нью-Йорк, Чикаго. Дом остается домом, куда бы тебя ни занесло.
— А я вот не помню, — сказал Хичкок. — А я вот не верю, что где-то осталась Земля. А ты?
— А я верю. Этим утром она мне снилась.
— В космосе не бывает утра.
— Скажем так — этой ночью.
— Здесь всегда ночь, — глухо ответил Хичкок. — Какую ночь ты имеешь в виду?
— Заткнись! — раздраженно бросил Клеменс. — Дай досказать.
Хичкок снова закурил. Хотя его движения были спокойны и уверенны, Клеменсу показалось, что и руки, и крепкое загорелое тело Хичкока сотрясаются какой-то потаенной внутренней дрожью.
Они сидели на обсервационной палубе, глядели на звезды. Собственно, глядел только Клеменс, а взгляд Хичкока, пустой и недоуменный, просто упирался в ничто.
— Я проснулся в пять, — сказал Хичкок в пространство. — Во сне я кричал: «Где я?! Где?» И ответом было: «Нигде!» Тогда я спросил: «Откуда я?» И сам же ответил: «С Земли». «С какой такой Земли?» — удивился я. «С той же, где родился». Но все эти слова не значили ничего… даже меньше, чем ничего. Я не верю в то, что нельзя увидеть. И в Землю не верю — я ведь не вижу ее. Тем и держусь.
— Но вот же Земля, — показал Клеменс, улыбаясь. — Вот этот огонек.
— Это Солнце, а вовсе не Земля. Ее невозможно увидеть отсюда.
— А я могу. У меня хорошая память.
— Это разные вещи, дурень, — раздраженно ответил Хичкок. — Я вот как рассуждаю: когда я в Бостоне — Нью-Йорк мертв, когда в Нью-Йорке — Бостона нет. Если я не видел кого-то целый день, значит, он умер. А когда я встречаю его, он, слава богу, воскресает. И я чуть не пляшу от счастья, я чертовски рад ему, пока он рядом. Или делаю вид, будто рад. Но стоит нам расстаться, как он снова умирает.
Клеменс рассмеялся.
— Ты ловко сводишь все сущее к примитивному уравнению, но многое упускаешь. У тебя нет фантазии, старина. Тебе надо крепко подучиться.
— А зачем мне учитывать совершенно бесполезные вещи? — спросил Хичкок, все так же пялясь в пустоту. — Я практик. Зачем перебирать воспоминания, если Земли нет, если по ней нельзя прогуляться? Это вредно. Мой папаша говорил, что воспоминания — это дикобразы. Ну их к черту! Они губят твое дело. Они заставляют тебя плакать. Если хочешь быть счастливым — не вспоминай.
— Я только что побывал на Земле, — ответил Клеменс, покосившись на Хичкока. Тот раскуривал новую сигарету.
