— Привет, красотка! — проскрежетал кто-то за спиной Элизабет издевательским голосом.
Она вздрогнула и обернулась. Никого. Лишь большой зеленый попугай лениво пощипывал клетку огромным черным клювом.
— Ах это ты, Джордж! — Лиз улыбнулась, достала из кармана миндальный орех и предложила птице. Попугай осторожно взял угощение и, склонив голову набок, впервые взглянул на нее с интересом. — Спасибо, ты тоже красавец! — польстила Лиз пернатому говоруну.
Попугай важно зашагал по жердочке, распушив желтые перья воротника и демонстрируя алые полоски на зеленых крыльях. Птица не сводила умных глаз с кармана новоявленной спонсорши.
Как наш менеджер по кадрам Фил Браун в ожидании премии, подумала Элизабет и протянула попрошайке очередной орех.
— Элизабет должна умереть! — вдруг проскрежетал попугай, комично копируя чей-то акцент.
Очень смешно… Но Лиз почему-то не рассмеялась. Напротив, по спине побежали противные мурашки. Должно быть, кто-то произносил эту фразу в присутствии попугая. И не раз… А вдруг кто-то желает ее смерти?
Стоп! — мгновенно устыдившись, скомандовала она себе. Нельзя так распускаться. Насмотрелась детективных сериалов и вот повсюду преступления мерещатся… Однако откуда попугай знает мое имя? Да и говорит странно, будто с акцентом…
Наверное, показалось, решила она. Чертовски устала за последний месяц, к тому же невроз — профессиональная болезнь топ-менеджеров. Нет, так не годится. Немедленно на пляж, к морю! Вода смоет все страхи, растворит в крепкой морской соли любые печали и тревоги.
И, надев в номере скромный, но элегантный — синий с белыми чайками — купальник, Элизабет бросила полотенце и резиновые тапочки в объемную пляжную сумку из соломки и отправилась на свидание с морем.
Эгейское море оказалось прозрачным, теплым и ласковым, а пляж просторным и пустынным. Все тревоги Лиз окончательно стерлись в памяти, как ненужные файлы в компьютере, а на душе стало легко и весело, словно она, как чайки на ее купальнике, собиралась взлететь над этим ярко-синим морем, играющим под солнцем и зовущим ее в свои объятия.
Элизабет загорала в шезлонге, лениво поглядывая вокруг, и все мужчины, проходившие мимо, невольно замедляли шаг и останавливали на ней долгие восхищенные взгляды.
Лиз и в самом деле была хороша, хотя уже давно перешагнула важный для женщины рубеж тридцатилетия. Руки и ноги, словно выточенные талантливым мастером, были еще не тронуты солнцем, и естественный молочно-белый цвет подчеркивал плавные линии ее тела. В нем не было угловатости, которая пленяет некоторых мужчин в совсем юных девушках. Ни острых коленок, ни колючих локтей, ни приподнятых худеньких плеч. Словно какой-то неведомый скульптор, сотворивший Лиз, тщательно вымерял и высчитывал по законам античных ваятелей все пропорции и плавные линии ее тела. Длинные изящные пальцы, продолжавшие узкие ступни, стройные лодыжки и округлые коленки притягивали взгляд к ее ногам, а маленькие кисти, красивые покатые плечи и узкие запястья предлагали полюбоваться руками. Хорошо еще, что купальник скрывал небольшую красивую грудь с родинкой слева и розовыми, как у всех натуральных блондинок, сосками, а также плоский живот, — иначе ей вряд ли удалось бы спокойно позагорать.