История Восьмого

В конце концов, я дошел до того, что перестал понимать, как долго длится мое одиночество. Наверное, мне стоило следить за временем: зачеркивать дни, отмечать, сколько прошло недель и месяцев. Или с тех пор прошел уже год? Может быть, а может, и нет. Я правда без понятия. Знаю только, что минуло больше одного сезона, но меньше одной жизни.

Я определенно стал выше. Волосы отрасли почти до плеч, а руки налились жилистыми мускулами.

Но рядом нет ни одной живой души, чтобы спросить, насколько же я вырос или что же еще во мне изменилось. Нет никого, кто бы помнил, как я выглядел прежде. А единственным, кто действительно меня знал, был Рэйнольдс, но он умер.

Так что здесь только я — я и горы, я и небо, я и звери. Иногда я задаюсь вопросом: «Где заканчиваюсь я, и начинается все это?» Порою мне кажется, разницы нет совсем.

Возможно, кого-то другого подобная жизнь уже давно бы свела с ума, но я умею находить удовольствие в тишине. Целыми днями я плаваю в озерах и бегаю по горам. У меня нет имени, и меня это устраивает, поскольку, когда я являюсь самим собой, а не прикрываюсь очередной выдуманной личностью и псевдонимом, мои воспоминания возвращаются. Я стараюсь растянуть те моменты, где я был счастлив, и старательно избегаю болезненных, но подчас сложно разобраться, где какое. Бывает, воспоминание одновременно и радостное, и горькое.

Я давно понял, что некоторые воспоминания удивляют, открываясь с неприглядной стороны именно тогда, когда меньше всего этого ожидаешь. Например, в тот момент, когда я бесцельно блуждаю по лесам, ковыляя по каменистым горным тропам в поисках обеда и предаюсь воспоминаниям о счастливых временах с Рэйнольдсом: вот мы вдвоем плутаем по рынкам Нью-Дели, я попиваю манговый сок, а он, чуть склонив голову, рассказывает мне истории о своей прежней жизни на нашей далекой планете, в его глазах блестят смешинки, краешек рта, как обычно, изогнут в улыбке. Как вдруг картинка меняется — передо мной все те же смеющиеся глаза и та же кривоватая улыбка, только предназначены они Лоле. И сразу же воспоминание становится темным и зловещим, возвращая меня к тому времени, когда она нас предала.

Эти воспоминания никогда не вызывают у меня слез. Но иногда я кричу…

Я должен был его спасти.

Я виноват.

Рэйнольдс тренировал меня еще до нашего прилета на Землю. Сначала помогал стать быстрым и сильным, а затем, когда я подрос, стал учить пользоваться моими способностями — Наследиями — чтобы, когда настанет время, я смог дать отпор своим врагам, из-за которых мне пришлось покинуть Лориен и оказаться на этой отдаленной планете.