Видел я еще другой сон…
Я.
Надпись, словно след чьего-то призрачного дыхания на окне, тихо шепчет нам свое послание сквозь века.
— Даже у книг есть свои тайны. Ну же, поведай нам еще что-нибудь, — сказал дядя Гарри, обращаясь к рукописи. Казалось, он хотел разговорить ее. Склонившись над рассыпающимися страницами, он как истинный ученый древности внимательно изучал манускрипт.
— Тайны? — спросила я, и мой вопрос эхом отозвался в просторной зале аукционного дома. В этом здании с мраморными полами и высокими потолками даже небольшой шум превращался в мерный шелест листвы деревьев.
— Кэлли, каждый предмет, как и человек, обладает своими секретами. В том числе и книги. А моя задача — выманить их.
Он приблизил ультрафиолетовую лампу к страницам рукописи и вдруг громко выдохнул.
— Что там? — прошептала я, заглядывая ему через плечо. Я почувствовала, как мурашки побежали у меня по спине.
Он указал пальцем:
— Взгляни на поля!
В голубоватом свете лампы я едва различила тонкую паутину неразборчивых и как будто даже неземных слов.
— Кажется, строки манускрипта писали уже поверх этой надписи, — тихо сказала я и прищурилась, чтобы получше разглядеть находку.
Я знала, что дядя Гарри, работая в Королевском аукционном доме Манхэттена в качестве эксперта по средневековым иллюминированным рукописям, жил этими древними трудами монахов. В шелесте их страниц слышались старинные предания. Он мог бесконечно рассказывать о них за завтраком и ужином. Он читал о них. Он изучал их. И что бы ни было написано на полях, это было претворением дядиной мечты в жизнь.
— Знаешь, что это такое? Это палимпсест!
— Палимп… что?
В ответ он широко улыбнулся, и на щеках тут же появились ямочки, а лазоревые глаза засветились счастьем. Дядя Гарри был высоким мужчиной ростом в шесть футов, и в его светлых волосах уже появились первые серебряные пряди. Он самый умный человек из всех, кого я знаю. У него потрясающая фотографическая память и энциклопедические познания в истории. Но мне с ним никогда не бывает скучно: кажется, история оживает в его устах.
— Палимпсест! Тысячу лет назад бумага еще была редкостью. Люди писали на пергаменте или велене, то есть на кусках кожи животных. Когда сама книга или ее часть была больше не нужна, они смывали надпись смесью из овсяных отрубей, размоченных в молоке, или просто стирали пемзой. И страницы снова можно было использовать, ведь надписи исчезали. Люди полагали, что бесследно.
Я стала внимательно рассматривать едва заметную в свете лампы закорючку, похожую на росчерк пера.
— Так я, стало быть, вижу надпись, которой тысяча лет? И ее кто-то хотел скрыть? Может, это тайное послание? — спросила я дядю.
