Постдемократия

Первое издание «Постдемократии» увидело свет в английской и итальянской версиях в 2004 году. С тех пор книга была переведена на испанский, хор­ватский, греческий, немецкий, японский и корейский языки. И я рад, что теперь она переведена еще и на русский язык, который полвека тому назад я учил в школе и который я всегда любил.

Не могу сказать, что моя книга где-то стала «бест­селлером», но для того, кто обычно пишет академиче­ские книги, которые не привлекают внимания нигде, кроме академических журналов, непривычно, когда его книга удостаивается внимания средств массовой информации и политических комментаторов. Это ка­салось преимущественно немецкого, итальянского, английского и японского изданий. Это не стало для меня неожиданностью и казалось вполне объясни­мым: идея постдемократии ориентирована на стра­ны, где демократические институты глубоко укорене­ны, население, возможно, пресытилось ими, а элиты ловко научились ими манипулировать.

Под постдемократией понималась система, в кото­рой политики все сильнее замыкались в своем собст­венном мире, поддерживая связь с обществом при по­мощи манипулятивных техник, основанных на рек­ламе и маркетинговых исследованиях, в то время как все формы, характерные для здоровых демократий, казалось, оставались на своем месте. Это было об­условлено несколькими причинами:

· Изменениями в классовой структуре постин­дустриального общества, которые порождают множество профессиональных групп, которые, в отличие от промышленных рабочих, крестьян, государственных служащих и мелких предпри­нимателей, так и не создали собственных авто­номных организаций для выражения своих по­литических интересов.

· Огромной концентрацией власти и богатства в многонациональных корпорациях, которые спо­собны оказывать политическое влияние, не при­бегая к участию в демократических процессах, хотя они и имеют огромные ресурсы для того, чтобы в случае необходимости попытаться ма­нипулировать общественным мнением.

· И — под действием обеих этих сил — сближени­ем политического класса с представителями кор­пораций и возникновением единой элиты, не­обычайно далекой от нужд простых людей, осо­бенно принимая во внимание возрастающее в XXI веке неравенство.

Я не утверждал, что мы, жители сложившихся демо­кратий и богатых постиндустриальных экономик За­падной Европы и США, уже вступили в состояние постдемократии. Наши политические системы все еще способны порождать массовые движения, кото­рые, опровергая красивые планы партийных страте­гов и медиаконсультантов, тормошат политический класс и привлекают его внимание к своим пробле­мам. Феминистское и экологическое движение слу­жат главными свидетельствами наличия такой спо­собности. Я пытался предупредить, что, если не по­явится других групп, способных вдохнуть в систему новую жизнь и породить автономную массовую по­литику, мы придем к постдемократии.