— Лиса! Лиса! — кричал Хью.
Лиса исчезла. У входа в лаз валялись перья, но лисы и след простыл. И Кен, попав в лаз, очутился в ловушке.
Он попытался попятиться назад, по его не пускали кусты ежевики. Стволы у них были толщиной в целый дюйм, а колючки как когти дикой кошки. Впустить его в лаз они впустили, а выпустить не хотели. Пока он не ведал об их существовании, он их Не боялся. А теперь он их видел, чувствовал, они причиняли ему боль при каждом малейшем движении. Теперь он знал об их присутствии и боялся их.
Откуда-то издалека донесся какой-то неестественный голос Хью:
— Кен! Кен!
— Я здесь.
— Где?
— В зарослях ежевики. Я здесь застрял.
— Какой ежевики? Где засорял?
— Здесь. Я не могу выбраться отсюда. Не могу и шагу сделать. Я весь в колючках.
— Но где? Мне тебя не видно.
Голос Хью не приближался и звучал почти испуганно, что Кен сразу почувствовал. Он всегда чувствовал, когда люди испытывают страх.
— Не знаю где. Здесь. Ты ведь меня слышишь? Значит, должен понимать, где я.
Хью ничего не ответил. Хью молчал.
— Хью!
— Да? — Но ответил он не сразу.
— Иди сюда и помоги мне выбраться отсюда.
Опять пауза. И опять такое же странное, трудное молчание.
— Хью! — окликнул его Кен. — Помоги мне.
Хью, должно быть, не выпускал из рук колокольчика. Он опять начал в него звонить. И пока звонил — а звонил он изо всех сил, — он не говорил с Кеном, не отвечал ему, а только звонил и звонил.
Колокольчик замолчал.
— Хью, — крикнул Кен, — почему ты не спускаешься ко мне?
— Не могу.
— Почему не можешь?
— Не могу. И все.
— Но почему?
— И чего тебя понесло туда? — вдруг разозлился Хью. — Зачем ты полез в овраг? В овраг лазить нельзя. Никто туда не лазает.
— Почему? — с отчаянием выкрикнул Кон.
— Даже лошади не спускаются туда. Они боятся этих мест. И собаки туда не забегают. Не знаю почему, но там никто не бывает. Господи, Кен…
Полуодетый дядя Боб, тяжело топая, бежал по склону холма. Одна нога у него была обута, второй тапочек он потерял, одной рукой он придерживал брюки, а в другой у него была мотыга.
— Что случилось, сынок? — кричал он.
За ним в одной ночной рубашке торопливо семенила тетя Кэт, но Джоан, увидев цепочку из перьев, застыла на гребне холма. Никто не обращал на нее внимания, а она рыдала:
— Погиб Самсон[2]. Я его не заперла. Я забыла запереть курятник. Фрэнси не было видно. Фрэнси, по-видимому, была способна проспать и землетрясение.
— Господи боже! — кричал дядя Боб. — В чем дело? Змея, что ли? Хью помчался вверх по холму навстречу отцу. Язычок колокола тренькал как-то по-особому.