«Ведь я его люблю, Николая Степановича. А этот Альтман. Как все-таки он умеет капать. Нет, сие надо из него выбить… Да, выбить», — мысленно произнес он.
В эту минуту снова позвонил из госпиталя доктор-знаменитость.
— Я вам забыл сказать, — сердито бурчал он в трубку. — Вы его не нагружайте. Да. Да. И не протестуйте.
Знаю я вас. Нагрузочка, нагрузочка. Сто нагрузок — и посадили на человека слона.
Вот все это и слилось в такой сумбур, что Иван Иванович просто растерялся, особенно после предупреждения доктора-знаменитости.
— Ох, ох! Это уже политика, Надюша, — говорил он, свеся голову на грудь, не видя, что Надя радуется. — Политика. И тут мы с вами ни уха ни рыла. Ну-ка я позвоню идейному человеку, — и позвонил Лукину, говоря: — Да. Да. Вам надо. Вы как партийное идейное руководство, или как там… парторг.
Лукин ответил, что никакого партийного руководства тут не требуется, но что он с удовольствием съездит за Николаем Кораблевым, и вскоре пришел к Ивану Ивановичу. Но, войдя в комнату, как всегда насупленный и мрачный, тут же заговорил о том, что надо бы побеседовать с новой группой рабочих, присланных из Казахстана.
— Но об этом Николаю Степановичу ни-ни. Понимаете, ни-ни, — Иван Иванович даже обиделся, боясь того, что и Лукин начнет «молоть про лавры».
Лукин неожиданно тепло улыбнулся.
— Да ведь этим живем, Иван Иванович.
— Ну? Живете? Эх, ты. За это я, пожалуй, вас и полюблю, — Иван Иванович обнял Лукина, чувствуя под руками его худобу. — Вон вы какой, — одновременно думая и о худобе Лукина и о том, что тот живет строительством, проговорил он. — А впрочем, мы еще Альтмана с собой захватим. Он анекдоты мастер рассказывать. Вот и будем все втроем отвлекать Николая Степановича, — Иван Иванович даже озорно, по-мальчишески подмигнул.
3
На озеро Кисегач они ехали через горы по лесной дороге. Можно было бы отправиться и другим путем, по шоссе, сделав крюк километров в шестьдесят. Но Альтман настоял, чтобы ехали через горы.
— Да посмотрите хоть раз на природу. Вы, Иван Иванович, любите природу только уничтожать: заявитесь, снимете лес, выкорчуете все до основания — и давай завод строить. Вы хоть раз посмотрите на природу как человек, — говорил он, уже сев рядом с шофером, показывая, куда надо ехать.
Сначала машина, заслуженный «газик» на высоких колесах, за свою проходимость прозванный народом «козлом», шла по широкому ущелью, спускающемуся с гор. Здесь все как бы кипело в весеннем буйном развороте: береговые, порою гранитные, скалы слезились еще потоками, но и на них уже, впившись в расщелины, синели набухшими почками березы, чернели в иглах сосенки, ели. Последние опустили на скалы нижние густые ветви, напоминая собою горных орлов, когда те в жару вот так же, распустив крылья, рассаживаются по скалам. Само же дно ущелья, вначале очень широкое, уже зеленеет травами, диким вишенником и цветами, особенно подснежниками. Они здесь крупноголовые, мохнатенькие, словно пчелы. И этих последних тут много: они проносятся со взятком в дупла, старательно копошатся, разворачивая головки ромашки, подснежников.