Мой девятимесячный сыночек Богдан спит в одной комнате с мамой. Она встает к нему ночью, потому что я не встану. Несмотря на мощный материнский инстинкт, мой сон может потревожить только взрыв бомбы прямо под ухом. Или телефонный звонок от мужа. Но он не звонит. Вот уже три месяца не звонит, и я не знаю — жив он или умер, жена я еще или уже вдова… Богдан может верещать сколько угодно, я не просыпаюсь. Мама спасает его ночью, меняет пеленки, подсовывает сына мне в кровать. Я кормлю ребенка автоматически, во сне, не просыпаясь. Мне совершенно все равно, что со мной делают во сне. Самое главное, чтобы не будили.
Мы с мамой стараемся изо всех сил беречь друг друга, самое главное в это время — сон. Но у меня есть специальный прием для того, чтобы выспаться. Я перед сном размеренным гипнотическим голосом говорю: «Сей-час я зас-ну. И да-же ес-ли сон про-длит-ся несколь-ко ми-нут, мо-я нерв-ная сис-тема пол-ностью восста-новит-ся. Я о-чень хо-ро-шо от-дох-ну и на-бе-русь сил». Это очень помогает, даже не знаю на чем, но я держусь.
Сейчас мне надо быстро покормить грудью Богдана. Надо исхитриться покормить его так, чтобы он высосал абсолютно все, что можно, чтобы молоко мне потом не мешало на работе. Ему уже девять месяцев, но бросить кормить я не могу, потому что пока мне не на что купить детское питание.
Это — к лучшему. Грудное вскармливание полезно. Молоко — это моя воплощенная любовь к сыну, моему долгожданному Богдану, Богом данному. А я так его люблю, молока и любви у меня очень много. Ешь на здоровье, радость моя. На верхней губке у моего малыша маленькая беленькая мозолька, так он прилежно трудится, чмокая розовыми губешками. Огромные голубые глаза смотрят на меня снизу вверх, осмысленно ловят мой любящий взгляд. Он такой красивый мальчик, кудрявые волосы, огромные глаза — просто фотомодель для рекламы дорогих памперсов, единственную пачку которых я храню как зеницу ока для походов в детскую поликлинику. От сына чудесно пахнет здоровым ребенком, и так не хочется никуда уходить…
Богдан остается с тяжелобольной мамой и совершенно слепой бабушкой.
Мама — мой героический тыл. Она, несмотря на свои заболевания, должна вставать, кормить слепую бабушку и заниматься с Богданом несколько часов до моего прихода. Болеть и расклеиваться ей нельзя, я так ей и сказала. Она, конечно, очень испугалась, потому что я сейчас — глава семьи, единственный кормилец. У нас не матриархат и не патриархат, а май хат[1].
…Я выхожу на улицу. Мне надо быстро-быстро дойти до молочной кухни и взять набор питания для Богдана. Мы все питаемся от Богдана, потому что он категорически отказывается употреблять что-нибудь, кроме моего молока. Кефир и «Малютку» ест бабушка, а из остатков можно сделать творог.