– Я не знаю, в чем его тайна, оттого, что не могу познать его своим земным разумом. И не знаю, почему мы или не мы и никто другие, и кто-то, кто кроме нас.
– Знаешь, Джонка, очень важно, когда тебе нечего терять, ровно счетом, как и есть за что еще побороться, но ты безумен и совершенен, ты падал и поднимался, а когда шел, не наступал на живое, оттого ничего не достиг, но возвел храм свой. Ты наивен, будто дитя, но мудр и стоек, словно старик, ты о многом думал, не жалея скоротечного времени. Я прощаю тебя за все, а главное, Джонка: «Ты тот, чьи идеалы распяты! Запомни! Ты тот, на кого равнялись, но распрощались с жизнью! Те, кто с тобой, – предали тебя! Те, кто против тебя, – возрадовались! Те, кто за тебя, – промолчали! Те, кто не смог стать таким, как ты, – запретили подобных тебе! Взгляни на дорогу, Джонка, дабы попрощаться с собою, ты совершил самое великое путешествие, и теперь ты возвращаешься домой.
Джонка поднялся с коленей, с усердием всматриваясь в реальность еще происходящего с ним, вдумывался в услышанное, в то время как в его глаза врезался прожитый им вечер. «Тогда он еще не знал, с чего начинать», он бредет на одинокую береговую дорогу, освещаемую нитью стреляющих фонарей. И навстречу вылетает желтое несущееся такси, будто появилось ниоткуда, чтобы встретиться с крепким мужским силуэтом. Отлетев, Джонка, падает на обочину, такси пролетает дальше, что-то выкрикивая ему, затем скрывается за поворотом. В городе догорают свое последнее слово древесные пабы, полные игр отчаянной музыки, но средь многообразия мелодий и ритмов уже нет всего того, что когда-то играл святой музыкант Джонка.
Январь 2004