В тот же день Санни и трех других девушек взяли под стражу. «Для их же собственной безопасности», — так говорили вначале. Несколькими днями позже в суд вызвали одну Санни. Ее обвинили в колдовстве, в том, что она заставила Малахи отступиться от веры и причинила ему страшный вред. Вдова дала показания против нее. Вдове вторили двое ее детей, а ведь раньше они играли с Санни, и она ходила за ними. Нашлись и другие, не слишком заметные в обществе люди, и давай рассказывать о том, что якобы видели и слышали. Один из них видел, как Санни и ее подруги-христоверки расчертили землю на квадратики, а потом по очереди бросали камешки на середину каждого квадратика и прыгали с квадратика на квадратик на одной ноге, — что же это, как не колдовской обряд? Нашлась и свидетельница, слышавшая, как Санни и другие девушки-христоверки распевали христоверские песни в неподобающее время. Еще кто-то видел, как Санни украдкой складывала два указательных пальца крестом, проходя мимо Молельного дома, что находится в конце улицы, где живет вдова. Слышали также, как она, повстречав на улице группу юношей, бормотала слова на непонятном языке — не иначе как заклинание. Нашелся даже один человек, который, по его словам, видел, как она, задрав юбку выше колен, трясла задом за спиной ученого человека. И так далее в том же духе.
Публику в зал суда не пустили. Но сведения о том, что там происходило, быстро разошлись по городу благодаря судейским и свидетелям. Последним разрешили оставаться в зале после дачи показаний. Хотя некоторых заподозрили в том, что они вызвались давать показания только для того, чтобы день за днем просиживать на закрепленных за ними местах — а их многим бы хотелось занять, — чтобы затем пересказывать, что было в суде, тем, кому не повезло туда попасть.
Кобу запомнились главным образом грязного цвета стены и сухой, отдававший крысиным пометом воздух. И еще скрипучие половицы, с которых при каждом шаге поднималась пыль. В конце зала стояла скамья для двух судей и конторка для писаря, перед ними располагались скамьи для стражи, обвиняемых и свидетелей. Рядом с обвиняемыми сидел старший из стражей, на коленях у него лежала дубина, щедрый дар городских властей. Когда суд, обычно около полудня, объявлял перерыв, именно он сопровождал Санни к месту заключения. Пять клетушек, куда сажали преступников и подозреваемых, для удобства находились прямо за зданием суда, в мощенном булыжником дворике.
Представьте себе Санни в этом окружении — девочка пятнадцати лет в грубой серой клетчатой хламиде и сабо на босу ногу. Лицо немыто, волосы свалялись, после трех недель в тюрьме худая, как щепка, обвиняемая в немыслимых преступлениях. Родных к ней не пускают (разве что им удавалось подкупить сурового стража с дубинкой), защитника не дают; вокруг — ни одного дружеского лица, спит она в душной, темной конуре без окон; самые обычные ее слова и поступки в пересказе обращаются в преступные сношения со сверхъестественными силами; свидетели при ней передают разговоры, которые никогда с ней не вели, рассказывают о поступках, в которых никогда не было злого умысла. Представьте ее в суде и вообразите, как она была потрясена, ошарашена, представьте ее недоумение, сомнения, вообразите, какие страхи мучили ее в ночные часы, пока она чуть не лишилась рассудка, подобно Малахи. Тем не менее, в отличие от него, Санни не ждала, что чудотворные вестники придут ей на помощь. Напротив, она понимала, что осталась один на один с судьями, признавшими ее виновной еще до начала судебного процесса.