Остаток ужина завершается под мое угрюмое молчание и колкости Виктора, что раз от разу вызывают во мне все большее омерзение. Выходим на улицу, садимся в машину. Виктор, как мне кажется, удивлен моим ответом на его вопрос: «Ну куда тебя теперь отвезти?» — «Я думала, что мы сейчас поедем к тебе», — отвечаю я.
Едем почти в гробовой тишине. Молчание наше изредка прерывается обрывочным шумом, что доносится из телевизора, встроенного в авто: он то ловил волну, то нет. Мое предложение включить радио остается неудовлетворенным: он, видите ли, терпеть не может всякие там песенки.
Приехали. Двухкомнатная его квартира отмечена унылым бардаком.
М-мм… У тебя есть что-нибудь выпить? — спрашиваю я, понимая, что трезвой радом с ним я находиться более не могу.
Виктор наливает мне виски. Я делаю глоток. Становится легче. Я смотрю на то, как Виктор уверенно и нагло раздевается. Стоит голый. То ли я уже начинаю пьянеть, но без одежды он мне кажется более привлекательным. Его руки тупые и холодные. Даже хмель не может отогнать от меня мысли, что Виктор — чужой. Он с непонятным усердием мнет мою грудь. Ради проформы проводит руками по телу. Тащит меня на кровать. Я лежу ничком, вдыхаю аромат несвежего, плохо пахнущего постельного белья. Виктор суетливо заправляет мне. Его член, длинный и тонкий, неприятно упирается в шейку матки, причиняя мне боль, в то время как стенки влагалища из-за недостаточного объема его органа — пустуют. У меня возникает ощущение, что меня не ебут, а издеваются. «Все не так! Все плохо! Неправильно!» — хочется мне закричать, но от отчаяния я лишь мычу — и этот звук вполне можно спутать со звуком, издаваемым от удовольствия. К моему счастью, Виктор кончает быстро. Он кончает, извергая какую-то дурацкую брань. Я чувствую, как его сперма пачкает мою поясницу.
Смотрит на меня. Мне кажется, что он смотрит на меня с презрением. Во всяком случае, во взгляде его нет ни капли нежности, ни благодарности. Он смотрит на меня с видом покорителя Эльбруса. Отправляется мыться в душ.
Я наливаю себе виски. Почти целый стакан, давлюсь, но пью. Жадно. До тех пор, пока не превращаюсь в ни на что не годную пьянь. Испачканную спермой поясницу вытираю краешком шторы. Смеюсь сама себе, вспоминая бородатый анекдот про жену поляка, которая подпрыгивает от того, что тот вытирает свою елду их новенькой шторой.
Иду на кухню. Иду и чувствую, как же я ненавижу Виктора. В этот час ярость и обида за все мои неудачи сконцентрировались в образе этого ублюдка. Я выдвигаю кухонный ящик, достаю оттуда большой кухонный нож. Мое пьяное воображение рисует фантазии в духе хичкоковского «Психо»: я крошу ножом Виктора, он кричит. Его рот огромен, как черная дыра. Струи воды окрашены кровью.