Эллис вздохнул. Он водрузил очки на нос и, нахмурившись, посмотрел сестре вслед.
– Она же без всякой задней мысли… – сказал Моррис.
– Полагаю, что это уже всей больнице известно, – буркнул Эллис.
– Ну, это слишком большой секрет, чтобы его можно было хранить в тайне.
Сирена выла уже совсем близко: сквозь стекло они увидели, как на автостоянку подкатил санитарный фургон. Двое санитаров открыли задние дверцы и достали носилки. На носилках лежала дряхлая старуха. Она задыхалась и издавала булькающие звуки. Острая пульмонарная эдема, подумал Моррис, наблюдая за тем, как ее препровождают в палату.
– Надеюсь, он в хорошей форме, – сказал Эллис.
– Кто?
– Бенсон.
– А почему он должен быть в плохой?
– Его могли разозлить. – Эллис выглянул на улицу.
Эллис и впрямь не в духе, подумал Моррис. Он знал, что это значит: Эллис возбужден. Он провел немало совместных с Эллисом операций и давно уяснил особенности его поведения. Раздражительность, нервозность и томительные часы ожидания, а потом полное, почти отрешенное спокойствие во время операции.
– Ну где же он, черт побери! – пробормотал Эллис и снова взглянул на часы.
Чтобы сменить тему, Моррис сказал:
– У вас все готово для трех тридцати?
Сегодня в три тридцать пополудни Бенсона должны были представить персоналу на общей нейрохирургической конференции.
– Насколько я знаю, – ответил Эллис, – доклад делает Росс. Я очень надеюсь, что Бенсон в хорошей форме.
Из динамика на стене раздался приятный мужской голос:
– Доктор Эллис, доктор Джон Эллис, два-два-три-четыре. Доктор Эллис, два-два-три-четыре.
Эллис встал.
– Черт! – бросил он.
Моррис знал, что это означает. «Два-два-три-четыре» – добавочный номер зоолаборатории. По-видимому, что-то стряслось с обезьянами. Весь прошлый месяц Эллис ежедневно оперировал по три обезьяны – просто чтобы не дать себе и ассистентам расслабиться.
Он смотрел, как Эллис пошел к противоположной стене, где висел служебный телефон. При ходьбе Эллис слегка хромал – результат полученного в детстве увечья, из-за чего был поврежден малоберцовый нерв правой ноги. Моррис часто задумывался, не повлияла ли эта травма на решение Эллиса стать нейрохирургом. Безусловно, Эллис производил впечатление человека, стремящегося исправить все изъяны, отремонтировать любую неисправность. Он так и говорил своим пациентам: «Ну, мы вас подремонтируем». Да и сам он имел немало таких изъянов: хромота, преждевременная лысина, близорукость – ему приходилось носить очки с толстыми стеклами. Из-за этого он производил впечатление уязвимого человека, что, в свою очередь, заставляло окружающих относиться к его раздражительности чуть более терпимо.