Я оставила Кенди и Гила болтать с какими-то другими детьми, а сама побежала наверх, на открытую палубу, которая находилась над прогулочной, чтобы посмотреть, как будут отплывать первые шлюпки. Они только отошли от парохода, когда начался страшный ливень — струи его со свистом секли все еще серую воду. Люди в открытых шлюпках завозились с плащами и капюшонами, но ясно было, что они промокнут насквозь. Я стояла там и смотрела, как шлюпки неуклонно продвигаются вдоль берега по направлению к обнесенному стеной городу; сейчас они почти скрывались за пеленой дождя. Я была убеждена, что Эдвард Верритон еще не покидал парохода. У него не было никаких оснований торопиться.
К тому времени как мы спустились по трапу и нам помогли забраться в одну из шлюпок, дождь перестал. Позади над нами огромной тушей нависал пароход, и странным казалось покидать его таким образом. Но я не оглядывалась. Я не отрываясь смотрела в сторону Дубровника, когда заработал мотор и наша небольшая шлюпка быстро заскользила по воде по направлению к крошечной гавани. Дети были надежно закутаны в непромокаемые плащи. Отец дал им с собой немного югославских денег; это была единственная валюта, которую невозможно оказалось достать на пароходе. Мне тоже должно было хватить, перед отъездом отец взял для меня разрешенную сумму в своем лондонском банке.
Я не собиралась много ходить по магазинам, хотя можно было бы купить для отца «Сливовицы» — это такая югославская наливка. Еще несколько открыток и карту.
О, мне никогда не забыть нашей первой встречи с Дубровником. Это был во всех отношениях разительный контраст с Неаполем — тихо, спокойно, если люди и обращали изредка на нас внимание, то только для того, чтобы улыбнуться и пожелать нам доброго утра. А потом мы смешались с городской толпой.
Тусклые золотистые плиты, которыми вымощена была дорога к воротам Плоче, оказались страшно скользкими, и мы ступали по ним с большой осторожностью. Точнее, большинство из нас, потому что Кенди и Гильберт не стали отказывать себе в удовольствии лихо прокатиться по ним и подбивали Кэрри и Билла делать то же самое.
А потом мы прошли через ворота и очутились в стенах города.
Мы стояли в начале широкой главной улицы, которая называлась Плача. Машин почти не было, потому что движение колесного транспорта в старом городе, вообще говоря, запрещалось. Все было золотисто-серого цвета: стены, дома, огромные каменные плиты мостовой. С правой стороны от себя я увидела каменную аркаду… Все вокруг было так красиво, так симметрично, так здорово, что у меня перехватило дыхание.