— взвился упрямый старик. — Посмотрите-ка на эти тени! Они же совершенно нецветные! А яблоки! А стекло! Э-эх!
Почва уходила из-под ног несчастной Ольги. Теперь-то она видела на картине и серые тени, и тусклые яблоки, и косой мазок, далекий от коровинской лихости. Где раньше были ее глаза? И что теперь делать?
В старину дамы в подобных ситуациях обычно валились в обморок, но Ольга была женщина крепкая, со здоровыми нервами. Гибнуть (о, что это случится, она и накануне знала!) приходилось в полном сознании, на глазах уважаемых людей. Галашин сделал к ней решительный шаг. От ужаса она едва не закуталась в свою шаль с головой.
Вдруг у банкира в кармане тихо закурлыкал мобильник.
— Простите, жена звонит, — сказал Сергей Аркадьевич, даже не глядя на экранчик телефона.
По мобильному он говорил только с родными, все прочие обращались к нему через секретаря. Так теперь принято у людей его круга.
Сергей Аркадьевич отошел в сторонку, а все остальные остались возле Коровина. Парвицкий снисходительно изучал нецветные тени, Виктор Дмитриевич Козлов переводил взгляд с картины на Ольгину грудь и напевал себе под нос что-то заунывное.
— Это катастрофа! — донеслось из угла, куда удалился Галашин. — Идиотка!
Козлов из деликатности запел громче.
— Ольга Иннокентьевна, можно вас на минутку? — позвал Галашин.
Ольга поплелась к нему на ватных ногах. Никаких катастроф ужаснее той, что минуту назад случилась с нею и Коровиным, она вообразить не могла.
— Тут такое дело… — шепотом начал Галашин и жалобно моргнул. — Не знаю даже, как сказать… Надо, наверное, к этой девице обратиться? Но уж лучше сделайте это вы, у меня сил никаких не осталось.
Под девицей Сергей Аркадьевич подразумевал следователя Юршеву. Вероника, пока московские гости рассматривали картины, невозмутимо сидела в сторонке на диване, перечитывала записи в своем блокноте и грызла карандаш.
— Что случилось, Сергей Аркадьевич? — спросила Ольга.
— Мне только что жена позвонила из Карловых Вар. Утром я сообщил ей о краже в галерее, но советовал не прерывать отдых. И без нее проблем хватает! Она посочувствовала и все такое. Вдруг полчаса назад она вспомнила, что перед отъездом доставала наш кушон[16] — ну, вы его знаете! Любовалась якобы игрой лучей. К чему? Зачем? Потом ей лень было идти в кабинет к сейфу, и она сунула камень в ту самую синюю табакерку. И забыла! И табакерку украли! Что же это за напасть такая!
Теперь у Сергея Аркадьевича глаза были не грустные, а просто стеклянные. Его лицо никогда ничего не выражало, даже когда он улыбался, показывая все зубы, длинные, белые и одинаковые, как набор школьных мелков. Злые языки уверяли, что ему колют ботокс. Но в эту минуту его брови и щеки чуть шевельнулись, и стало ясно, что он скорбит.