— О да, это заметно.
— От него, конечно, очень много шума, но я его люблю. Мы все его любим — папа, мама, все. Стоит ему в какой-то день не прийти, как нам всем ужасно его не хватает. Я зову его «Летучий голландец» — так называется опера.
— Да, знаю.
— У него есть дочь, моя кузина, Стефа. Вот она бы вас могла научить. Она кончила школу с золотой медалью. Стефа ужасно похожа на отца — такая же жизнерадостная, энергичная. Мы с ней совсем разные.
— Простите меня, мадемуазель Адаса, но вы так красиво говорите — как поэт. — Аса-Гешл сам удивился своим словам. Они слетели с его губ совершенно неожиданно, вопреки его воле. Его давешнюю робость как рукой сняло — то ли из-за церемонного, чужого языка, на котором они говорили, то ли от полумрака в комнате. А может, все дело было в рюмке коньяка, которую он выпил за обедом.
— «Как поэт»? Да вы смеетесь надо мной.
— О нет, я совершенно серьезно.
— Я не пишу стихов, а вот читать их люблю.
— Я хотел сказать, что вы поэт в душе.
— Бросьте, вы прямо как дядя Абрам. Он тоже щедр на комплименты.
— Нет, нет, я серьезно.
— Хорошо. Итак, договорились, я даю вам уроки польского языка. Сколько раз в неделю?
— Это уж вы сами решайте. Как вам будет удобно.
— Тогда в воскресенье, во вторник и в четверг. С четырех до пяти.
— Я очень вам признателен.
— И не опаздывайте.
— Что вы, буду минута в минуту.
— А теперь давайте вернемся в гостиную, а то дядя Абрам не даст нам с вами проходу.
Они возвращались темным коридором. Аса-Гешл сделал шаг-другой и остановился. Перед его глазами, как когда он садился с Абрамом в дрожки, вновь распустился огненный цветок — огромный, залитый солнцем, с распустившимся бутоном; распустился и заиграл всеми, самыми фантастическими цветами — серым, лиловым, синим. Адаса взяла его за локоть и повела, как ведут слепого. Он споткнулся и чуть не опрокинул деревянную вешалку. В гостиной уже горел свет. Аделе стояла в оконном проеме с тем же альбомом в руках. Аса-Гешл слышал, как Даша говорила Абраму:
— Тот еще из него получится профессор! Без русского и польского.
— В Цюрихе нужен только немецкий.
— Немецкого, насколько я понимаю, он тоже не знает.
— Господи, а на каком языке он, по-твоему, читал лекции?! На вавилонском?
— Ты можешь говорить все, что тебе заблагорассудится. Все это вздор с начала до конца.
— Это ты несешь вздор, Даша. Я же собственными глазами видел: Герц Яновер будет читать лекции в университете. Написано черным по белому. Предмет, правда, я не запомнил. Апперцепции концепций, или наоборот.
— И что дальше? Это еще не значит, что он профессор.