Тело у Устиньи Родимицы тоже оказалось гладким и на удивление чистым, так что непонятно стало Алене, откуда же идет скверный дух.
— Я и руду тебе сбросить могу, — похвасталась Алена. — Меня Карпыч обучил. Ему помогало. Есть у тебя рожок?
— Рожок-то есть, да что толку? — Родимица отхлебнула воды, но вдруг окаменела, потом по ней дрожь прошла, словно по испуганной лошади, и вода пролилась на грудь.
Алена хотела утереть ведунью хоть мохнатым рукавом, но так и замерла, не прикасаясь к ее по-молодому налитой груди.
На Родимице не было нательного креста.
— Не… бойся… — с трудом сказала ведунья. — Побудь… со мной… пока отойду… Я заплачу… у меня есть… и деньги, и всё… возьмешь…
— Нет! — вспомнив, о чем по дороге предупреждали грибницы, вскрикнула Алена. — Я так тебе помогу, Христа ради! Ничего не приму!
— А-а!.. Хра-а-а!.. — захрипела вдруг Родимица и закатила глаза.
Алена как стояла над ней, так и окаменела.
Белую гладкую кожу прямо на глазах усеяли крошечные алые точки, принялись расти, стали как семенной жемчуг — и Алена поняла, что это сочится кровь.
Ни с чем не сравнимую боль испытывала сейчас ведунья, которой Бог не посылал смерти.
Она мычала, хрипела, вскидывалась — и снова падала на скамью. Вдруг судорога приподняла ее и бросила со скамьи оземь. Руки ведуньи взлетели, сомкнулись на груди и стали раздирать грудь, чтобы одной болью заглушить и перебить другую.
— Смертушки мне… Смертушки!.. — простонала Родимица.
Страшный смрад изошел у нее изо рта.
— Господи Иисусе! — без голоса прошептала Алена.
— Доченька, пожалей!.. О-о-о!..
Родимица выговорила эти слова так быстро, что Алена не сразу и разобрала их. Боль дала ей крошечную передышку, как раз на два слова, и снова скрутила, и капли крови, сливаясь в ручейки, ползли по лицу и плечам, и разверзались неглубокие раны, в которых кипело и бурлило…
Алена опустилась рядом на корточки и, захватив в горсть подол, попыталась отереть хотя бы лицо Родимицы. Пальцы ее коснулись кожи и сами взвились, потом лишь Алена осознала, что это такое было. Родимица изнутри налилась жаром, и жар этот, испепеляя внутренности, выгонял наружу кровь.
Не могла Алена смотреть на это мучение, превышающее пределы сил человеческих.
— По-жа-лей!..
Черными язвами взялось тело ведуньи…
И не стало вдруг в Алене страха.
Она, отворачивая от смрада лицо, шагнула вперед, склонилась над Родимицей и протянула руку:
— Давай уж!..
Изъязвленная, окровавленная рука легла в ее ладонь.
— Прими… — прошептала Родимица, едва в силах приподнять голову.
И тут же голова эта со стуком рухнула на пол.