Брякнула Алена имечко — да сама и удивилась, как это оно с уст слетело.
— Ульяну, говоришь? Крута была та Кореленка, ох, крута… — пробормотала Рязанка. — Имена тебе передать исхитрилась… Вот ты яростью своей да имечком завещанным дождь сотворила, вода перед твоей силой отступила без всякого заговора. А мне пришлось целое лето вдоль берегов бродить, пока мне речка имечко свое шепнула, чтоб знать, как водицу на помощь звать, и то — лишь ласково… И по зорям бродила я, просила, слушала, и они мне имена свои раскрыли…
— Речка, зори? Имена раскрыли?
— Разве ж ты не Ульяной водицу зовешь? Это в тебе от Кореленки! Я же тебе толкую — сила у нас с тобой разная! — рассердилась Рязанка. — А ты никак не поймешь, не уразумеешь! Экая ты неурядливая!
— Не пойму, — честно призналась Алена.
— Мы, ведуньи да ворожеи, по-разному устроены, — подумав, сказала Рязанка. — Одни скорей принимать способны, а другие — отдавать. Вот я, скажем, принимаю. Я много вижу, чего тебе при всей твоей силушке увидеть не дано. Потому и гадать могу. А у самой у меня силушка невеликая. Ты же гадать не сумеешь, а порчу навести — тебе раз плюнуть. Так-то, свет Аленушка… Я — болезнь увижу и назову, а лечить порой побоюсь. Ты же, может, пальцем прикоснешься — и вылечишь. Но когда мимо тебя больной человек проходит, в тебе ничто не откликается. Вот почему я твое проклятье учуяла. Ну так что же у нас получается?
— А что получается? — напряженно соображая, переспросила Алена.
— Тьфу ты! Прости господи… — Рязанка вздохнула. — В последний раз говорю — моя сила в том, чтобы услышать, понять, принять! И мучительно это бывает, и долго, и муторно… А твоя сила на ухо туга, зато ты ее отдаешь — как огонь выхлестываешь! Я — принимаю тихонько, с благодарностью, а ты — отдаешь с шумом и треском! Вот ведь не задумалась даже, с чего тебе имечко водяное на язык-то легло… Коли это — не разница, я уж и не знаю, какой тебе еще нужно!
Алена сердито фыркнула. В отличие от рукоделий мудрствования давались ей с трудом, и она всякий раз, не понимая, злилась на весь белый свет за то, что таково сложно он устроен.
— Ну, пусть у нас всё по-разному! А куда же мне с этой силой окаянной деваться? Коли не к тебе? — спросила она. — К тем дурам, которые моей силы даже учуять не сумели? А еще ворожить берутся! Степанидушка, свет, научи хоть проклятье избыть! Далее уж сама разберусь.
— Самой тебе его всё одно не избыть, это уж мне придется, а ты поможешь, — рассудительно сказала Степанида. — Кое-чему научить могу скоренько — на пряник, на платок, на воду наговаривать. Да за тем ли ты ко мне пришла? На землю кладбищенскую, на гвоздь гробовой… Но тебе не все заговоры поддадутся, так и знай. Те, что поддадутся, служить будут верно, ты в них свою силушку вложишь. А ежели зори призывать — не отзовутся.