Окаянная сила (Трускиновская) - страница 197

И город дивный.

В Немецкой слободе улицы хоть неширокие, да прямые, перед малыми крылечками кусты и цветы, деревья растут. А здесь улицы — клубок запутанный, идешь вроде бы направо, а выворачиваешь вовсе налево, дома стоят тесно, и уж на что церковь — строение обособленное, а тут и церкви по бокам домишками облеплены. Места, что ли, мало? За городскими стенами — сколько угодно! Город охвачен, как поясом, извилистой полосой пустыря, и лишь за ней начинаются предместья.

Тут, стало быть, и жить пока, дожидаться, пока объявится обещанный Рязанкой Троебровый. А на что жить-то?

На торгу Алена не услышала ни единого русского слова. Показала русские деньги — никто и не понял, что это за кривенькие темненькие монетки с буквами неразборчивыми. Похоже было, что русские купцы так далеко не забирались. Это показалось Алене странным — она знала, что архангельских, к примеру, купцов заносило и в аглицкие земли, и куда подале, а тут всё же сушей ехать, и дорога куда как безопаснее. Однако не услышала она родной речи — стало быть, следовало предпринять что-то иное.

Пустить в ход ремесло…

Очень Рязанка сердилась, что мало в Алене старания да прилежания. И точно — училась Алена кое-как, чтобы с силой совладать, а не ради знания и умения. Один лишь разочек ощутила радость от ведовской науки — когда с Савелием управилась. А тут-то и оказалось, что иным путем Алене в чужом городе не прожить.

Нужно было искать людей, которым без ее знаний и силушки никак не обойтись. Здоровым-то ведовство ни к чему, а требуется оно хворым да порченым. Что до хворых — не укладывались у Алены в голове все травы, которые пускала в ход Степанида, а что до порчи — тут у нее какое-то чутье в конце концов прорезалось, да и Рязанка на дорожку усадила ее, сама сзади стала, над ее непокрытой головой пошептала…

Стоя у церковных дверей, Алена внимательно наблюдала за женщинами, особенно — за богатыми, которых сопровождали служанки.

Она смиренно опустила голову, щеки ее и лоб были прикрыты на здешний лад повязанным белым платом, но если бы кто, взяв ее за подбородок, на здешний галантный манер, заглянул в лицо — мало радости было бы тому галантному кавалеру. Не улыбку розовых губ увидел бы он, и даже не милое девичье презрение к бесстыднику, а оскал язвительный — хотя и не просверкнули бы ему мелкие Аленины зубы.

Алена караулила и высматривала женщину, которая несет в храм Божий свое горе. И немалое горе — чтобы избавление дорого ей обошлось.

Та, кого ждала Алена, появилась не одна, а под руку с мужчиной, и оба они были средних лет, высокие и плотные, и оба — в черном бархате, у ворота белая оторочка, и лицами полными схожи, так что их можно было бы счесть за брата и сестру. Но Алена видела, что между ними — дела постельные, и дитя у них одно, довольно-таки позднее, и не радует оно их, ох, не радует…