— Уверен, он был бы в восторге, если бы мог причинить мне вред.
— Мне нет дела до его восторгов, и если вы полагаете, что можете вызвать мой гнев, избивая его, то ошибаетесь. Поэтому прекратите это делать.
— Предложите мне лучший стимул.
— Если избивание моего лакея успокаивает ваши нервы и делает вас более покладистым, можете продолжать в таком же духе. Я буду считать, что он отрабатывает свое жалованье. И вот еще что. Полагаю, вас мучает вопрос, почему я пошел на столь крайние меры для достижения своей цели. Вам непременно захочется узнать об этих документах, мистере Эллершо и так далее. Мой вам совет — забудьте об этом, оставьте любые попытки. Эта искра может запалить большой пожар, который погубит вас и ваших друзей. Не пытайтесь узнать что-либо обо мне или моих целях. Если я узнаю, что вы пренебрегли моим советом, пострадает один из ваших друзей, дабы вы убедились, что я не шучу.
Аудиенция была окончена. Я встал и вышел в коридор, но Кобб окликнул меня.
— Да, Уивер. Не забудьте это. — Он протянул мне документы.
Я удивленно уставился на папку в его руке:
— Они вам не нужны?
— Они для меня бесполезны. Возьмите их себе, но сохраните в безопасности. Они вам потребуются через несколько дней.
У выхода Эдгар вернул мне мою одежду и положил в руку кошелек, не проронив ни слова. Мне повезло, что воры, рыскающие по улицам, как голодные привидения, не учуяли моего серебра, ибо той ночью я был бы для них легкой добычей. Я двигался как во сне и не смог бы дать отпор, не смог бы даже распознать опасность.
На следующий вечер я договорился встретиться с дядей у него дома. Пришел и Элиас, поскольку нас троих объединила одна беда; о мистере Франко — разговор особый. Мы сидели у дяди в кабинете, потягивая вино, хотя в случае Элиаса было бы правильнее сказать «поглощая», так как он с трудом балансировал между необходимостью сохранять ясность ума и количеством кларета в доме виноторговца.
— Мне не удалось ничего узнать об этом Джероме Коббе, — сказал дядя.
Он сидел, откинувшись в кресле, и казался маленьким и немощным. Несмотря на огонь в камине, он укрылся ворохом стеганых одеял, а вокруг шеи повязал шарф. Дышал он с присвистом, и я еще сильнее встревожился за его самочувствие.
— Как ты понимаешь, я навел справки со всей осторожностью, — добавил он, — но никто даже не слышал этого имени.
— А может быть, те, кого ты спрашивал, притворялись? — спросил я. — Вдруг они так боятся Кобба, что опасаются его рассердить.
Дядя покачал головой:
— Не думаю. Я бы не был купцом все эти годы, если бы не умел отличить обман или, по крайней мере, неискренность. Нет, имя Кобба действительно ничего не говорит тем, кого я спрашивал.