Перед его исказившимся от страха и боли лицом плавала армейская топографическая карта, и вопросы следовали один за другим: «Где новые караванные тропы? Куда пойдет караван дальше? Места дневок? Какое оружие получила банда Хайрулло? Где оно?»
– Я ничего не знаю! Я ничего не знаю! – сипел афганец и тянулся поцеловать пыльные, в застарелых рисунках грязи офицерские кроссовки.
– Биляд такой! – возмущался Файзи, стараясь попасть караванщику носком прямо в подбородок. – Свой черный рот убери, биляд душарски!
– Дед Мороз, дед Мороз! – почти меланхолично напевал разведчик.
Караванщик корчился в пыли.
– А может, он действительно не знает? – предположил вдруг лейтенант.
Виталик с Файзи переглянулись и засмеялись.
– Знает, биляд, знает, – уверенно сказал Файзи и, вскочив с лавки, вдруг резко саданул афганцу прямо в пах.
Тот завыл, сворачиваясь в клубок, и завертелся по земле, словно волчок.
Чуть позже выяснилось, что караванщик в самом деле знал. Он рассказал офицерам всё, и даже сверх их ожиданий. Афганец продал всех. Новые черные полосы – караванные тропы – шрамами вспарывали коричневый рельеф гор, окружавших зеленую долину со всех сторон.
А за решетками камер гауптвахты, в которую был превращен обычный крестьянский дувал, виднелись исхудавшие солдатские лица. Это были подследственные, которых отправляли на Родину, чтобы надолго упечь в тюрьму: за мародерство, грабежи, убийство мирных жителей… И за то, что некоторые из солдат не только не желали стрелять первыми, но и вообще не хотели стрелять.
Однако для всех отказников зона в Союзе была настоящим спасением. Если бы они остались в подразделениях, их неминуемо убили бы бывшие товарищи, которые на своей шкуре прочувствовали еще один закон войны: если в бою ты не стреляешь, значит, делаешь духов сильнее и подставляешь нас, гад.
В тот же вечер Виктор с Файзи накурились анаши. Они лежали на кроватях и после долгих затяжек медленно прихлебывали зеленый несладкий чай из пиалушек.
– У тебя есть девушка? – внезапно спросил таджик.
– Нет, – расслабленно ответил Виктор.
– У меня есть, – вздохнул Файзулло.
– На свадьбу пригласишь?
– Какая свадьба? – расстроился старлей. – Какая свадьба? Ее родители – баи. Отец, биляд, шишка большой в Душанбе. Они ей другого нашли, биляд.
– А она тебя любит?
– Очень сильно! Очень! – встрепенулся таджик. – Она красивая. – И, немного погодя, протянул фотографию.
На лейтенанта печально смотрела большеносая девушка с густыми черными волосами.
– Да, красивая, очень. Повезло, – сказал Егоров, привыкший уважать выбор своих друзей и уже давно не ломавший голову над тем, почему рядом с невзрачной девицей, как правило, оказывается симпатичный парень, или же наоборот. Чужая душа – потемки, и заглянуть туда не дано никому, кроме влюбленных.