В глазах светловолосого, по-прежнему, было равнодушие. За его спиной встали подельники и появился рыжий. На его плече болтались два чехла с винтовками "Тигр-9", которые Георгий Шалвович купил для охоты, но так и не использовал. Шатен улыбался, а вожак кинул на него косой взгляд и спросил:
— Все?
— Да, — тот улыбнулся. — Два ствола, триста патронов, разгрузка, оптика, пара рюкзаков и три кавказских кинжала. Больше в доме ничего интересного. Разве только бухло коллекционное, шмотки дорогие, техника и продукты.
— Это мелочь, — вожак вновь посмотрел на Папунадзе и оскалился: — Ну что, давай прощаться, чмо?
— Не надо, — лежа на боку, чиновник постарался покачать головой. — Не бери грех на душу. Мы же свои, православные. Молю тебя! Богом прошу, отпусти!
— Свои говоришь, — светловолосый хмыкнул и обернулся к подельникам. — Слыхали парни? Мы уже свои.
Налетчики засмеялись, а вожак ударил Папунадзе клинком по щеке и сказал:
— Ты мне не свой. Никогда им не был и никогда не станешь. Мне безразлична твоя рабская вера, про которую ты вспомнил, когда жареным запахло, и я не хочу слушать твои слова. Ты всего лишь вор, который ради собственной наживы калечил судьбы людей. Поэтому ты приговариваешься к высшей мере социальной защиты — смертной казни…
— Но суда не было!?
— Был. Но ты его прозевал. Мы твой суд. Я прокурор. Слева от меня твой защитник, а справа обвинитель. Все по честности…
— Подож…
Папунадзе хотел потянуть время и отыграть еще хотя бы одну минутку. Однако вожак был настроен решительно. Коленом он вдавил голову чиновника в набухший сукровицей ковер. Слова застряли в горле Георгия Шалвовича, а затем он почувствовал, что у него два рта. Один, где ему положено, а другой на горле, и из него потоком вырывается горячая кровь.
— Буль! Хлоп! Буль! Хлоп! — Кровь лилась на ковер, а вырывающийся из вскрытой гортани воздух набухал крупными пузырями и хлопал. Таким был конец чиновника Папунадзе, и это было последнее, что он услышал в своей жизни. Ну, а затем снова пришла тьма. На этот раз, навсегда.
***
Я обтер клинок обычного туристического "Ворона", которым вскрыл горло ворюги, об пиджак убитого, поднялся и обернулся к своим товарищам.
Паша Гоман спокоен, словно танк. Такое ощущение, что он всегда чиновников грабил и принимал участие в их убийстве. Контуженый ветеран. С ним все понятно. В горах и в ОМОНе всякого насмотрелся, а потом бухал и ему теперь сам черт не брат.
Эдик Шмаков улыбается. Сущее дитя. Весел и беззаботен. Рядом два трупа, а он счастлив. В руках винтовки, на боку так и не пригодившийся "макаров" из запасов Гомана, а под ногами сумка с деньгами. Этот тоже не сдаст и пойдет со мной до конца.