Крепко привязалась Соня к другому дяде — брату отца, Петру Васильевичу Крюковскому. Красивый, величественный старик, с чеканным профилем, с седыми клочковатыми бровями и глубокой складкой на лбу, казался на первый взгляд суровым. Но глаза, кроткие «глаза ньюфаундлендской собаки», открывали его детское простодушие.
Дядя пользовался репутацией чудака и фантазера, человека «не от мира сего». Жену его крепостные задушили за жестокость; имение свое он отдал сыновьям, оставив себе гроши, которых не хватало даже на страстно любимые книги, и гостил в Палибине неделями.
С ним было весело и уютно. Петр Васильевич просиживал в библиотеке целыми днями, забравшись с ногами на большой кожаный диван, и читал, читал запоем. Его интересовало все; «Что-то нового затевает этот каналья Наполеошка?», «Что делает Бисмарк?» Всех английских чиновников в Индии за их произвол он «приговаривал» к повешению. Глядя на мисс Смит, свирепо кричал: «Да, всех, всех!» — и стучал кулаком по столу так, что бедная собачонка левретка Гризи нервно вздрагивала. За столом при нем всегда возникали жаркие политические споры.
Но больше всего занимали его описания научных открытий. Соня любила сидеть с дядюшкой вдвоем в библиотеке, играть с ним в шахматы и слушать его нескончаемые захватывающие рассказы.
Сам ребенок, Петр Васильевич не замечал разницы в годах и часто развивал перед племянницей свои идеи социальных преобразований, говорил о путях науки, открытиях. Артиллерист в прошлом, он увлекался математикой, особенно ее философской стороной. От него Соня впервые услышала о квадратуре круга, о бесконечности и асимптотах — прямых, к которым кривая постоянно приближается, никогда их не достигая. Эти рассказы горячили и без того возбужденную фантазию девочки, внушали благоговение к «науке высшей и таинственной, ведущей в чудесный мир, закрытый для простых смертных».
С математикой, еще не зная ее, Соня соприкоснулась рано. Когда Крюковские собрались переезжать в деревню, они заново обставляли и оклеивали обоями комнаты палибинского дома. На одну из детских не хватило обоев. Выписывать их из Петербурга было сложно. Решили до удобного случая покрыть стену простой бумагой. На чердаке нашли листы литографированных лекций Остроградского о дифференциальном и интегральном исчислении, приобретенные когда-то Василием Васильевичем.
Соня заинтересовалась странными знаками, испещрявшими листы. Она подолгу простаивала перед ними, пытаясь разобрать отдельные фразы, соединить страницы. От ежедневного разглядывания вид многих формул, хотя они и были непонятны, запечатлелся в памяти…