— Ты написала ее. Разве ты не помнишь?
— Помню, — солгала я.
По маминому лицу было ясно: для нее это важно, и к тому же — я провела пальцем по чернильной кляксе, которая осталась в том месте, где ручка лежала между строк слишком долго, — мне хотелось помнить.
— Ты так ею гордилась. — Мама склонила голову и посмотрела на небольшую стопку бумаги в моих руках. — Работала над ней целыми днями, скрючившись на полу под туалетным столиком в гостевой комнате.
Вот это казалось знакомым. Приятное воспоминание о том, как я пряталась в теплом темном месте, всплыло из глубин памяти, и с его возвращением мое тело начало покалывать: запах пыли на круглом коврике, трещина в штукатурке, как раз подходящего размера, чтобы хранить ручку, твердые деревянные половицы под коленями, когда я наблюдала за продвижением солнечного лучика по полу.
— Ты все время трудилась то над одним, то над другим рассказом, марала бумагу в темноте. Порой отец волновался, что ты вырастешь робкой, не заведешь друзей, но нам никак не удавалось притушить твой энтузиазм.
Я помнила, как читала, но не помнила, как писала. Однако мамины слова о моем нежелательном энтузиазме задели струнку в душе. Давно забытые воспоминания о том, как папа скептически качал головой, когда я возвращалась из библиотеки, и за ужином интересовался, почему я равнодушна к полкам с научно-популярными книгами, зачем мне эта волшебная дребедень, почему я не желаю узнавать новое о настоящем мире.
— Я забыла, что писала рассказы, — призналась я, переворачивая книгу и улыбаясь при виде фальшивого издательского логотипа, нарисованного мной на последней странице.
— Что ж. — Мать смахнула случайную крошку со стола. — Неважно. Я подумала, лучше отдать ее тебе. Отец таскает коробки с чердака, вот я и наткнулась на нее. Ни к чему оставлять ее чешуйницам.[20] Мало ли, вдруг у тебя родится дочь, и однажды ты захочешь показать ей эту книгу. — Она выпрямилась на сиденье, и кроличья нора в прошлое закрылась за ее спиной. — Итак, удались выходные? Делала что-нибудь необычное?
Вот оно. Идеальное окно с широко распахнутыми шторами. Я не смогла бы придумать лучшего начала разговора, даже если бы попыталась. Когда я опустила глаза на «Книгу волшебных мокрых животных» у себя в руках — пыльная от времени бумага, отпечатки фломастеров, детская штриховка и цвета, — когда я осознала, что мама хранила ее все это время, что хотела ее сберечь, несмотря на опасения насчет моего бесполезного занятия, что именно сегодня она решила напомнить о части моего прошлого, которую я напрочь забыла, меня охватило внезапное нестерпимое желание поделиться с ней всем, что случилось со мной в Майлдерхерсте. Приятное ощущение, что все устроится наилучшим образом.