Яростный взгляд тети прожигал меня насквозь: я была вымазана дегтем предательства как соучастница. Мамино вероломство до сих пор терзало Риту и питало вражду, которая не угасла за полувековую пропасть между прошлым и настоящим.
— Когда это случилось? — невинно осведомилась я и приступила к очередному белому мешочку. — Сколько времени она была в эвакуации?
Тетя Рита потеребила нижнюю губу длинным нежно-розовым ногтем с нарисованной бабочкой.
— Дай подумаю… бомбы уже падали вовсю, но дело было не зимой, потому что папа привез с собой примулы; он хотел смягчить твою бабушку, чтобы все прошло как можно глаже. В этом был весь папа. — Ноготь выстучал задумчивый ритм. — Пожалуй, она вернулась в сорок первом. Где-то в марте или апреле.
Выходит, мать не лгала мне. Ее не было дома всего чуть более года, и она вернулась из Майлдерхерста за шесть месяцев до того, как Юнипер Блайт пережила несчастье, которое ее уничтожило, до того, как Томас Кэвилл пообещал жениться на ней и затем бросил.
— Она когда-нибудь…
Меня заглушил залп «Шарканья в горячих туфлях».[29] На стойке затрезвонил новенький телефон тети Риты в виде туфельки.
«Не бери трубку», — мысленно взмолилась я, отчаянно желая, чтобы ничто не нарушило нашу беседу, которая наконец-то потекла в нужном русле.
— Это, наверное, Сэм, — заметила Рита, — шпионит за мной.
Я кивнула, и мы молча пересидели несколько последних тактов, после чего я незамедлительно устремилась в прежнюю колею.
— Мама когда-нибудь говорила о времени, проведенном в Майлдерхерсте? О людях, с которыми жила? Сестрах Блайт?
Рита закатила глаза, похожие на пару стеклянных шариков.
— Поначалу она только о них и говорила. Тоска смертная, можешь не сомневаться. Единственное, что ее радовало, — письма из замка. Напускала на себя таинственный вид и не вскрывала конверты, пока не оставалась одна.
Мне вспомнились мамины слова, что Рита бросила ее в очереди эвакуированных в Кенте.
— Вы не были близки в детстве.
— Мы были сестрами… конечно, временами мы ссорились, ведь в маленьком родительском домике мы жили друг у друга на головах… Но мы неплохо ладили. То есть до войны, пока она не встретила ту компанию. — Рита выхватила последнюю сигарету из пачки, прикурила и выпустила струйку дыма по направлению к двери. — После возвращения она стала другой, и дело не только в манере речи. Она набралась в замке самых разных идей.
— Каких идей? — спросила я, хотя уже знала ответ.
— Идей.
В голосе Риты звенела знакомая оборонительная нотка, обида человека, который чувствует себя жертвой несправедливого сравнения.