...Сашка вызвался сам. Да много кто вызвался. Не от какой-то храбрости или ненависти к врагу - храбрость давно сталда обыденностью, а ненавидеть этого врага уже не имело смысла - просто момент боя забивал тоску и ужас жизни.
Воженкин выбирал подростков - они были сильней детей и быстрей и гибче взрослых, всё разумно и логично.
Они вчетвером спустились в овраг, уходивший через поле косой стрелой. Овраг был заполнен холодной густой жижей, доходившей до пояса, кое-где - до горла. Идти было трудно, чёрная гуща расталкивалась нехотя, липла и отвратительно разила чем-то. Сверху лило и лило, дождь тоже вонял - пластмассой и гнилью. Впереди шли Илья, сын отрядной врачихи, и Васька, он прибился к отряду только что, в городке. Артём - казачонок с юга - и сам Сашка - сзади. У Ильи и Сашки было по две "мухи"...
...Сашка не помнил, что он почувствовал - толчок опасности, заставивший его рвануть Артёма за рукав ближе к краю. Он сам тоже передвинулся - как мог быстро - туда и замахал рукой, ожесточённо шипя, Илье с Васькой, они даже обернулись... но опоздали. Надо было не оборачиваться.
Наверху, в сером мокром небе, появились круглые чёрные головы с мутными бликами на месте глаз, плечи... Раздался непонятный истошный крик: "Нerre gud, ryssar!" [1]- и тут же - очереди, непохожие на сухой деловитый треск "калашниковых", звонкие, густые, почти музыкальные. Илья упал сразу, ничком, а Сашка крутнулся, неловко повалился набок, начал тонуть, выплёвывая мерзкую жижу и кровь - и, к счастью, ему попали ещё раз, в голову.
Потом Артём махом выпустил в тех, наверху, полмагазина, и они исчезли, взорвавшись тёмными брызгами и ошмётками. Мальчишки, не сговариваясь, рванули на склон. Склон плыл, осклизал, проседал. Они ползли по нему наверх вечность. Сашка знал, что сейчас наверху появятся ещё круглые головы, раздастся красивая стрельба, и он упадёт в грязь и утонет, перестанет существовать. От ужаса хотелось перестать лезть и покориться склону, грязи внизу, дождю сверху - и пусть всё кончается, потому что невозможно жить среди такого ужаса... Артём, как видно, ощущал то же самое, потому что вдруг тонко монотонно завыл, не сводя с края оврага расширенных мокрых глаз - и этот звук был таким кошмарным, полным страха, ненависти, тоски, безнадёжности, что Сашка понял: схожу с ума...
...Они вылезли на край раньше, чем ещё двое добежали от грузно идущего в полусотне метров танка. Бежали - ползли, как мухи по старой клейкой бумаге. Артём, не переставая завывать на одной тонкой жуткой ноте, метнул им под ноги "лимонку", она густо, но очень тихо хлопнула, подняв небольшой фонтанчик грязи, тот, что бежал первым, сломался пополам, встал на колени и, уткнувшись головой в шлеме в жижу, застыл. Голова утонула по шею. Второй хотел выстрелить, но, кажется, заела винтовка, и Артём пустил в него всё, что оставалось в магазине, уложив наповал. Сашка между тем, перетащив себя через мылистый край, упал за лежавшие один на другом трупы первых двух ООНовцев, приготовил, спеша, но точными движениями, обе "мухи".