— К каким Анисимовым? — удивилась Накатова.
— Так, Киттенька… Тут одно семейство бедное… ужасно бедное, вот Таля мне рассказала… Да это пустяки. Ну, как ты поживаешь?
— Тетя, я не одна, — вдруг вспомнила Накатова, — со мной Николай Платонович. Можно ему войти?
Чай пили в столовой, Таля хозяйничала, и опять Накатовой казалось, что это ее дочка, милая, веселая девочка, болтающая всякий вздор.
Ей приятно было видеть оживленное лицо тетушки.
— Знаешь, Киттенька, — жалобно заговорила тетушка, — вот прошу Талю ехать со мной на дачу, а она упирается. Что же это будет, если я останусь одна?
— А что моя мама скажет, как я домой не приеду? — спросила Таля, покачав головой.
— У вашей мамы вон сколько детей, неужели она мне хоть одну не может уступить? Я всегда одна…
— Помните, Таля, вы мне когда-то говорили, что вы считаете справедливым быть там, где вы нужнее, — оживленно заговорила Накатова. — Вы можете съездить домой и, повидавшись с родными, вернуться.
— Не бросайте меня, Талечка, как же я без вас… — сказала Софья Ивановна растерянно.
Таля вдруг бурно сорвалась с места и, подбежав к Софье Ивановне, обняла ее.
— Я вижу, Наталья Алексеевна вас полюбила больше родной матери и, конечно, уже не расстанется с вами, — насмешливо сказал Лопатов.
— Не больше, а одинаково! У меня много, много любви, на всех хватит! — весело воскликнула Таля, прижимаясь щекой к щеке тети Сони.
— Великолепно!
— Что такое, Николенька? — спросила удивленно Накатова, словно разбуженная этим восклицанием Николая Платоновича.
Автомобиль мерно покачивался, и ей приятно было уноситься в этом мерном движении с ним, с любимым. Она закрыла глаза и, прижавшись к нему, забыла все на свете. Весь мир, все люди казались ей такими далекими и ненужными. Пусть они там копошатся где-то, она была одна с ним, а за окном автомобиля не было ничего, да, ничего: там плыли какие-то ненужные люди-тени, может быть, попадая под колеса автомобиля, под колеса колесницы, везущей ее любовь. Да разве существует что-нибудь на свете, кроме ее любви!
Восклицание и резкое движение Лопатова словно пробуждают ее от чудного сна.
— Я восхищаюсь вашей протеже! Мне сначала она казалась дурочкой, а теперь я вижу, что она умница и большая шельма.
— Что вы говорите, Николенька?
— Ах, Китти, Китти, до чего вы наивны! Неужели вы не понимаете эту особу? Разве вы не видите, как она втерлась к вашей тетушке? Если это будет продолжаться, она окажется ее наследницей.
— Что вы, Николенька? Она? Эта наивная Таля? Нет, я слишком хорошо ее знаю, знаю, что она не умеет притворяться.