— Почему же вы думаете, что он был с Маркизет? Просто он встретился с нею, она за ним бегает, — сказала Зина пренебрежительно, но чувствуя, что ее сердце словно похолодело. Она знала теперь это ощущение, она часто его испытывала. Как она его просила свезти ее на этот бал! Он отговаривался тем, что боится сплетен и что, наконец, ее туалет будет слишком дорого стоить.
— Бегает ли она за ним или он за нею, это неизвестно, но он каждый вечер бывает у нее.
— Неправда, он сидит у своей невесты.
— Э, только до одиннадцати! Небось, он вам не сознался, какой изумрудный кулон поднес в бенефис Маркизет. Да и сегодня он у нее обедает, а потом там устраиваются какие-то шарады. Николай неосторожен, ведь Накатова может узнать.
Зина молчала, ей казалось, что кто-то ударил ее по голове, а холод в груди делался все сильнее и сильнее, — ей казалось, что она умирает.
Константин Николаевич продолжал болтать, рассказывая уже о чем-то другом, когда Зина поднялась с дивана и, смотря вперед каким-то остановившимся взглядом, с трудом выговорила:
— Пойдемте сейчас туда! Пойдемте, я ударю его в лицо, а ее… ее… — Она не договорила и в истерике упала на диван.
Тархин возился с Зиной очень долго: отпаивал водой, послал за валерьяновыми каплями.
Он немного струсил.
Он уговаривал ее не ехать к Маркизет, уверяя, что ничего серьезного между Лопатовым и артисткой нет, что не стоит огорчаться.
Он ушел только тогда, когда она успокоилась и обещала не предпринимать ничего «героического».
— Вы только доставите удовольствие Маркизет: чужие страдания, по вашей теории, только усиливают сладость любви.
Эти последние слова подействовали больше всего на Зину.
Спускаясь с лестницы, Тархин бранил себя за то, что проговорился, но не мог отделаться от приятного чувства, что ему удалось рассорить «засидевшихся любовников».
После визита к тете Соне Накатова все время оставалась задумчивой.
Она не переставала уверять себя, что Лопатов прав, что Таля именно такова, какой он ее представлял себе, но Таля, изредка забегавшая к ней по поручению тетушки, как-то сразу, однако, одним своим видом рассеивала все подозрения.
Неужели можно лгать этой светлой улыбкой, этим чистым детским взглядом?
Если она, Таля, хитрит, кому же верить?
Значит, нельзя верить и ему? Значит, можно сомневаться в его любви? Но как же можно в этом сомневаться, ведь он дает ей самое ясное доказательство: он женится на ней и так еще торопит свадьбу…
Вдруг она побледнела и схватилась за доску камина, около которого стояла. Ей вспомнился кузен Жорж и его признания.