— Мне все равно, к солдатской жизни давно привык. Помню, привезли нас, новобранцев, в Монголию, в гарнизоне ни одной казармы. Полк осенью вернулся с Халхин-Гола, и каждая рота строила себе землянку. Нам, салагам, тоже пришлось помогать. Стоял ноябрь, холода. Жили мы в палатках по четыре человека. С вечера натопим печку — жара, а утром хоть волков морозь. Благо, валенки да полушубки спасали. Через месяц построили землянки, и полк приступил к занятиям. Так что от мягкой постели я отвык.
— Сейчас люди от многого отвыкли, — заговорил Веселов. — Гитлер негодяй всю жизнь разрушил. Два брата вот где-то плавают без вести с первых дней войны. Мать с отцом умерли в блокированном Ленинграде. Остался один как перст…
Чурочки догорели, и все потонуло во мраке. Степной, лежавший рядом с Веселовым, глубоко и протяжно дышал. Монотонно посапывал Шумилов. Арышев еще не спал. По телу разливалась приятная теплота. Отступили куда-то дневные заботы. В сознание, как паук, вползал сон и опутывал своими тенетами.
— Не спите, товарищ лейтенант? — спросил Веселов.
— Да нет еще.
Косте хотелось прочитать сочиненное в походе стихотворение. Днем такая возможность не представилась. И вот он пригласил лейтенанта на ночлег, чтобы заполучить несколько минут.
— Послушайте очередной опус. Сегодня родился.
— Давай.
Жизнь солдатская полна скитаний, Перебежек и переползаний, Переездов, переходов, Разных выходов, походов, Тренировок, тренажей, тревог…
Веселов смолк, ожидая замечаний, но лейтенант молчал. Слышалось только тихое сонное дыхание.
«Не дослушал, намотался за день». Костя еще раз взвесил каждое слово в стихах и, довольный тем, что день прожит не зря, заснул.
За ночь степь преобразилась: выпал снег, и сопки стали походить на белые, кем-то расставленные палатки. Ветер стих, воздух похолодал.
Когда бойцы вылезли из своих ночных убежищ, на востоке открывалась светлая полоса лазурного неба. Оттуда выкатывалось ярко-красное солнце. Его лучи до боли слепили глаза, искрились в кристалликах снега.
Ожила степь: то тут, то там мельтешили люди, слышался говор, смех. Солдаты снимали гимнастерки и растирали тело леденящим снежком.
Подъехала походная кухня с горячим супом. Завтрак влил новые силы, вселил бодрое настроение.
Много ли надо солдату: поел сытно, выкурил с приятелем папироску, и опять веди его хоть на край света!
Пока офицеры совещались у комбата, бойцы готовились к «наступлению». Степной, сняв со своего ружья чехол, протирал затвор, Шумилов чистил снегом лопатку, на которой засохла вчерашняя земля.
— Затупилась, родная. Ее бы рашпилем поточить, — сказал Шумилов. — Чертов грунт. И люди тут живут ненормальные. Привыкли чай густой пить да табак курить. Взять хотя бы твою землячку Капку. Говорит: «Без чая жить не могу — голова турсук-турсуком».