«В свое время он работал секретарем Суйнинского главного уездного парткома, — рассказывал Ван Жуньчэн, — я был просто очарован его человечностью и глубокой прозорливостью». Почтительность Вана к Паню была необычной.
Тогда я, выслушав этого человека, испытал в душе большую радость оттого, что вокруг нас ведут кипучую деятельность такие замечательные революционеры, как Пань. Несколько позже я снова услышал рассказы о нем от Чвэ Сон Сук и Чо Дон Ука, которые приехали к нам из Северной Маньчжурии. Чвэ Сон Сук интересно рассказывала, как она приехала в Ванцин по совету Паня и как под его руководством на улицах Нинаня устраивалась демонстрация по случаю 1 Мая.
Видимо, по этой причине большую часть наших с гостем разговоров занимали эпизоды, связанные с Ван Жуньчэном и Чвэ Сон Сук.
— Здорова Чвэ Сон Сук из Нинаня? — первым спросил Пань, как только начался наш разговор.
В моей памяти всплывали слова Чвэ Сон Сук, которая ценила заботу о подчиненных как одно из важнейших достоинств Паля, и я снова почувствовал теплоту привязанности к этому человеку.
— Да, здорова. Как только она приехала из Северной Маньчжурии, ее избрали представителем Даванцинского совета. Теперь она избрана в члены женотдела Сяованцинского участка исогоньком занимается работой среди женщин.
— И здесь она ездит на коне?
— Слыхал, но сам еще не видел.
— Знаете, хотела стать кавалеристом в революционной армии и с особой одержимостью училась ездить верхом. Девушка смелая, очень усердная.
— Значит, мы, люди Ванцина, не ошиблись, открыли «золото». А не жаль было вам, людям Северной Маньчжурии, отпускать ее к нам?
— Причем тут жаль! Семья-то у нее в Северной Маньчжурии, но это я ее подбил пойти в Восточную Маньчжурию. Ведь Цзяньдао — это же центр революционной борьбы в Маньчжурии! Я говорил ей: «Хочешь по-настоящему заниматься революцией, иди в Ванцин, там опорная база, установлен народный мир. Я возлагаю на Цзяньдао большие надежды. Хочу там работать».
Пань оценил Восточную Маньчжурию как главный очаг корейской революции. За это я был благодарен, но в то же время чувствовал неловкость. Беспокоила меня мысль: что жеонможет подумать о революционной борьбе в Цзяньдао, если узнает о левацком безрассудстве в партизанских районах? Конечно, пока что я не знал политических идеалов Паня и его позиции в отношении политических установок. Репутация о нем, как о человеке широкого политического кругозора и опытном борце, еще не говорила, что он обязательно займет позицию против левачества.
Однако я больше всего принимал во внимание оценку Ван Жуньчэна и Чвэ Сон Сук о Пане. Они неоднократно заверяли меня в том, что Пань — человек, свободный от всякой предвзятости по отношению к нижестоящим, он многоопытный работник, умеющий решать вопросы в любом случае справедливо и продуманно, следуя собственным убеждениям. К тому же было весьма приятным и мое первое впечатление о нем. Тот первый день нашей встречи закончился лишь несколькими официальными приветствиями. Обещали друг другу встречаться потом и вести серьезные беседы по коренным проблемам. На этом и разошлись.