Томас похвалил вопросы Ребекки, но наотрез отказался строить догадки, отвечая на них. Это рассердило Ребекку. Прежде чем она разошлась, Томас намекнул, что ему почти восемьдесят и что в любой момент он может умереть, если они не оставят его в покое и не дадут побыть одному. Ребекка фыркнула и пожала плечами. Джед, однако, понял, что они уперлись в каменную стену, и увел Ребекку.
Теперь, потягивая вино на прохладном свежем воздухе, Томас напоминал себе, что, коль скоро он захотел облегчить душу и поговорить о прошлом, не стоило так рисковать. Ему тягостна мысль потерять еще кого-нибудь из тех, кого он любит.
Тридцать лет назад он принял решение.
И лучше придерживаться его.
Похороны Гизелы сильно расстроили Томаса поэтому, возвратившись в дом Абигейл, он был рад увидеть свою четырехлетнюю внучку Ребекку, которая показала ему, сколько она накопала червей и взяла обещание пойти на прогулку. Томас избегал Абигейл. У него по-прежнему оставались нехорошие предчувствия после их утреннего разговора. Между ней и Жаном-Полем Жераром было нечто большее, нежели просто отношения жертвы похитителя драгоценностей к своему обидчику, красивому, молодому вору. Томас мимоходом подумал, что это не его дело, поскольку Абигейл он знал с самого ее рождения, а Жан-Поль был сыном Гизелы Мажлат. Этим секретом баронесса поделилась лишь со своим давним другом Томасом Блэкберном. Пора было возвращаться с Ребеккой в Париж, но вот как неожиданно закончился их визит на Ривьеру: Гизела с утеса бросилась в море, Абигейл хранит какое-то страшное молчание, а Жан-Поль пустился в бега.
Хорошо хоть Куанг Тай наконец согласился вернуться во Вьетнам. Прекрасно образованный, незлословящий Тай считал правительство Нго Динь Зьема параноидальным, дубиноголовым, но и планы коммунистов по коллективизации всего Вьетнама он не одобрял, равно как и их упрямую веру в то, что только их путь является правильным. Тай понимал, однако, что его народ питает глубокое, неизменное неприятие иностранного господства. К американцам во Вьетнаме относились не лучше, чем к французам, японцам или китайцам. Томаса не надо было в этом убеждать, но в правительстве Соединенных Штатов сидели ослы, которые не видели дальше предполагаемой глобальной коммунистической угрозы законным национальным целям вьетнамского народа. Он надеялся, что Тай, пусть даже один не воин, заставит выслушать его доводы разумных людей с той и другой стороны.
Хоть один, да ведь должен кто-то начать.
Томасу вдруг страшно захотелось вновь попасть в Сайгон. Он вернется с Ребеккой в Бостон, повидается с внуками и постарается убедить сноху Дженни, что он был совершенно искренним, когда говорил, что она вольна поступать с домом на Западной Кедровой, как ей заблагорассудится, в том числе может подвязать в саду гамак, а в детской повесить занавески с изображением веселых хрюшек. Какого черта ему вмешиваться? Да и что толку, даже если вмешаться?