— От матери. Не делай удивленные глаза. Поскольку она глубоко меня презирает, то считает своим долгом раза два в год направлять крайне официальные послания с твоими фотографиями и сухим отчетом о том, как у тебя идут дела.
— И ты ей отвечаешь?
— Никогда. Зачем причинять ей лишние неприятности?
Ребекка подобрала губы. Томас знал: это значит, что она задумалась. Он продолжал:
— Я до сих пор храню все твои письма. Я ответил на каждое. Только не отправлял их по почте.
— Из-за мамы?
— Из-за тебя. Ты была совсем ребенок, Ребекка. Тебе надо было приспособиться к новой жизни, и я решил, что подогревать ностальгию по Бостону — не самое лучшее, что я могу сделать. А когда ты прекратила писать, я не захотел быть назойливым.
Она долго не сводила с него ясный, пристальный взгляд.
— Мне кажется это чересчур рационалистическим объяснением.
Он пожал плечами:
— Может быть, и так. Расскажи мне, как ты учишься.
Она рассказала вкратце, но Томас не удовлетворился поверхностными ответами. Ему хотелось знать все: не дураки ли ее профессора, достаточно ли интересно они читают лекции, какую литературу рекомендуют, требуют ли написание курсовой, будут ли зимой экзамены. Где-то он слышал, что люди, появившиеся на свет в период «бума рождаемости»[16], слабы в географии, поэтому он заставил ее рассказать, где находятся остров Борнео, Калькутта, Румыния и Де-Мойн, штат Айова.
— Полагаю, — ядовито спросил он, — что ни один профессор не объяснил вам, какая разница между настоящей курсовой и простой компиляцией?
Ребекка сказала на это:
— Ты никак не успокоишься, что я не в Гарварде.
— Чепуха.
Она не поверила.
— Так знай: на мой взгляд, качество образования зависит в первую очередь от человека. Олух и в Гарварде останется олухом.
Томас презрительно фыркнул:
— Так может говорить только тот, кто не учился в Гарварде.
— Ты ужасный сноб, дедушка.
Она поднесла ко рту пластиковый стаканчик с содовой и не спеша допила воду, вытряхнув в рот оставшиеся на дне кусочки льда, а тем временем ее взгляд сосредоточился на человеке, сидевшем напротив. Твидовый пиджак потертый и измятый, седеющие волосы нуждаются в стрижке. Но даже будь у него миллион в банке, он выглядел бы точно так же. Томас Блэкберн терпеть не мог тратить деньги. И было что-то в его взгляде — едва заметная лукавая улыбка — что заставляло ее думать: а не подначивает ли он ее и такой ли он сноб, какого из себя строит?
— Почему ты решил найти меня?
— Потому что ты моя внучка, — ответил он. — А то, что мы не виделись десять лет, еще не означает, что я о тебе не думал. Думал, каждый день думал.