За стол сели молча. Хозяйка внесла самовар, из белых дверей в дали комнаты вышли две старушки и старик. На стол поставили сахарницу с голубым колотым сахаром и хрустальную чашу с маленькими кубиками сушеного хлеба. Поверх сахара и кубиков лежали щипцы, которыми этот сахар и сушеный хлеб надо было брать.
Я пила свой чай впустую. Шура лапой хватала кубик, вздыхая, запивала его чаем и, продолжая вздыхать, хватала другой.
Прощаясь, я сказала хозяйке:
— Вы извините нас, милая. Я только первый день у них вожатая, и они еще не знают, как надо вести себя в гостях.
«Они» были Шурой. Я извинялась за кубики хлеба, которые та, вздыхая, уничтожала. Айна мама грустно посмотрела на меня.
— Да, да, — сказала она, — вы научите, но, пожалуйста, прежде всего научитесь сами не говорить старшим «милая».
Мальчика звали Игорь. Он жил во дворе нашей женской школы и каким-то образом прибился к нам. Наверное, его кто-нибудь привел. Мы ставили пьесу «Золушка», и он явился к нам принцем, худенький, тоже, как Сенюкова, ленинградец, прекрасный, как подснежник, второклассник Игорь. Шура Жук, из которой принц не получился, уступила ему роль без обиды. Она в отряде как была, так и осталась мальчишкой. Игорь не покушался на эту ее роль, он был принцем.
Золушку тоже сменили. У Аи Коркиной был тихий голос, к тому же она была только принцессой, Золушка-работница из нее не выходила. А из Иры Сенюковой вышла. Она, как только взяла в руки веник, закружилась с ним по классу — то пометет, то поиграет на нем, как на балалайке, — и сразу все увидели: это Золушка. И еще глаза у нее были обещающими — она, как появлялась, сразу объявляла этими глазами, что с ней вот-вот случится нечто удивительное.
Сказку мы написали сами, по памяти. Золушка подметала пол, топила печку, несла воображаемую кастрюлю с супом и говорила:
— Ах, какой суп! В нем столько мяса, картошки и крупы, что ложка стоит и не валится.
Так начиналась пьеса.
Потом злые сестры и мачеха ели этот суп, чавкали и оскорбляли друг друга, потому что не только Золушку, но даже друг друга не любили.
На каждой репетиции пьеса обрастала новыми подробностями. Золушка убирала после еды посуду и говорила: «Сестры замуж очень хотят выйти. У меня есть на примете для них два жениха — Гитлер и Геббельс». Собираясь на бал, мачеха предупреждала дочерей: «Когда за стол сядете, на американскую тушенку не набрасывайтесь. Вы девушки нежные, ешьте только конфеты».
Уборщица тетя Таня заглядывала в наш класс, глядела на сдвинутые парты, на наши возбужденные лица и не ругалась.
— Когда театр свой закончите, парты на место поставьте.