— Как договаривались.
Торгес развязал завязки и вперился внутрь, после чего поклонился Тартисам, торопливо пробормотал традиционное пожелание удачи и исчез за дверьми.
Отец разрешил Дарену взять ножны с клинком в руки, и юноша вновь услышал странный жужжащий звук. Он быстро взглянул в сторону Амадея, но тот, похоже, не заметил ничего необычного.
Два дня спустя, вечером, отца вызвал к себе Повелитель. Дарен, не утерпев, тайком от охраны пробрался в кабинет Амадея и несколько минут вертел в руках ножны с Основой. Несоответствие между простоватым внешним видом и потенциальным могуществом лезвия искушало Дарена, которому очень редко приходилось отказывать себе в каких бы то ни было желаниях. Только мысль о неприятных последствиях отцовского гнева не позволила вытащить кинжал из ножен: если он испортит клинок, его не защитит даже статус единственного наследника. Однако эта мысль не остановила его руку, прицепившую ножны с Основой к поясу под церемониальными одеждами.
Дарен решил тогда взять клинок с собой в Храм Всех Скорбящих, в вотчину Светлых, на праздник Примирения. И никто из Светлых даже не заподозрил такого святотатства! Дарен чувствовал себя почти счастливым — жаль, нельзя было ни с кем поделиться…
* * *
При этом воспоминании Дарен позволил себе ехидную мысленную усмешку, потом встрепенулся — жрец перешел к третьей и последней части своей речи, посвященной прощению и примирению — как будто это когда-нибудь может случиться! Да прежде Повелитель вступит в Белый Орден, чем они простят и забудут Светлым все обиды!
Наконец, спустя вечность, жрец замолчал. Увы, это еще не означало свободы, впереди оставалась последняя, но самая унизительная часть церемонии. Дарен уже в который уже подумал, что Повелитель, подписывая договор о Перемирии, был не в себе.
Спрятанный от людских глаз хор затянул нудную благодарственную молитву, присоединяясь к которой все присутствующие опустились на колени. Дарен скривился, надеясь, что никто не разглядит выражение его лица в этом дальнем пыльном углу. Отец, к счастью, не обернулся, иначе дома Дарена ожидала бы очередная лекция по отсутствию внутренней дисциплины.
И вот, о счастье, они свободны!
* * *
Узкая улица, на которой стоял храм, была почти пуста, однако центральная кишела народом. Дарен стиснул зубы: он ненавидел толпы, толкающийся люд и удушающий жар летних лучей на своих и так слишком теплых церемониальных одеждах. Он продержался с вымученным достоинством пару минут, но потом тоже начал отпихивать людей с дороги.
По условиям Перемирия Амадей не мог брать достойный их статуса эскорт в этот провонявший Белым Орденом город, и теперь нобилям пришлось смешаться с толпой простолюдинов, бродивших вокруг, как стадо коров, без всякого уважения к тем, кто пытался куда-то добраться.