— Я должен взглянуть.
Кэсси нахмурилась и столь же хмурым голосом заявила:
— Помните, сэр, у нас все по часам.
— Крошка, ты в юбке. Я ж не стану тебя совсем раздевать, — отвечал Зено со своим шотландским акцентом.
Кэсси пробормотала:
— Я могу тебе ее описать.
Из бокового кармашка на дверце он извлек предмет, строением напоминающий телескоп.
— Нам в контору постоянно шлют новые шпионские устройства. Мне кажется, они используют нас как стаю доверчивых подопытных кроликов.
Он повертел в руках медно-никелевый цилиндр. Ничего. Затем он сжал его в ладони, и тут же на конце цилиндра возник узкий луч света.
— Маленький факел, чтобы произвести осмотр.
Кэсси вертела в руках новое изобретение, а Зено тем временем расстегивал ее юбку на талии.
— Не направляй его вверх, — негромко приказал он, стягивая вниз ткань на ее левом боку.
Потом развязал тесемки нижней юбки и панталон, обнажив на изгибе бедра причудливую вязь цветной каллиграфической надписи. Одно слово изящно переплеталось с другим, образуя изысканную тонкую сеть. Сказать честно? Кэсси никогда не жалела, что нанесла ее.
Возвратив Зено его чудесный фонарик, она спросила:
— А источник питания — это?..
— Экспериментальные сухие батареи, дорогая.
Крошечное световое пятно упало на надпись. Зено мягко усмехнулся.
— Пьер Огюст Ренуар, тот самый преподаватель, который тем утром раскритиковал мои работы, — мечтательно произнесла Кэсси, словно погрузившись в тот далекий день в Париже. — «Боль проходит, а красота остается».
Зено не мог оторвать глаз от сплетения букв, курсивом бегущих по нежному бедру Кэсси. Он, словно загипнотизированный, был готов смириться и принять разудалую, богемную душу Кассандры Сент-Клауд.
Не спрашивая разрешения, он нагнулся, коснулся губами надписи на ее бархатистой коже и закрыл глаза, вдыхая аромат фиалкового мыла и чего-то еще более чудесного. Загадочная женщина.
Притянув Кэсси себе на колени, Зено поцеловал ее в висок и заметил:
— Что за решительной маленькой особой ты была в семнадцать лет! В столь юном возрасте отправилась в Париж. Как я понимаю, твои родители не возражали?
— О, отец был решительно против, но мама буквально вытолкала меня из дома.
— Ах да, первоисточник идей женской эмансипации в вашей семье.
Кэсси завязывала тесемки.
— Единственный раз, когда Оливия осуждающе приподняла бровь в мою сторону, был, когда я приняла предложение Томаса. — Кэсси устроилась поудобнее у него на груди. — Мама считала, что он будет препятствовать моему развитию как художника.
— У меня сложилось впечатление, мадам, что ваша мать куда большая суфражистка, чем вы.