Потом мы опять бродили по ночному городу, и Шалва Гургенович рассказывал, как они с мальчишками в монастырских развалинах нашли сосуд с вином. Монастырь был древним, вино успело превратиться в желе. Разбив сосуд, юные исследователи разрезали желе на куски, наелись и ушли в астрал. Родители весь день искали своих чад, нашли и разобрали по домам.
Шалва, смахивающий на грустного слона, немного помолчал:
– Кето, я не отпущу тебя к другому. Ты – мой женщина.
– Генацвали, я плохая женщина, – успокоила я его, – не люблю домашнюю работу, палисадник за лето один раз прополола, не люблю большие семьи, потому что родственники суют свои носы, куда их не просят.
– У меня дом на берегу реки, мы станем жить отдельно, никто тебе мешать не будет. В гости будем ходить, когда ты захочешь, а к себе приглашать совсем редко, – Шалва стал загибать пальцы, – только на день рождения, Новый год, Восьмое марта, Пасху, Первое мая, Девятое мая, Седьмое ноября, День независимости и Рождество.
– Всего-то?
– Да. Я буду жарить шашлык и готовить хачапури. Это мужской дела.
– А я все это буду есть?
– Конечно, ты будешь есть.
– Я же растолстею.
– Я буду любить тебя толстым, больным, слепым, глухим, хромым, каким угодно, Кето.
В носу у меня защипало, я натужно закашляла, чтобы не показать Шалве, как я растрогана.
Проводить Гошку пришли мы вчетвером и вдова. Прясникова не было, и я опять поблагодарила судьбу за этот роскошный подарок.
Бросив горсть земли в могилу, я отошла в сторону. Как только на холмик установили венки, вдова Никифорова побрела куда-то вдоль оградок. Скрываясь за памятниками, я пошла за ней.
Ольга Анатольевна уверенно лавировала между могилами и остановилась у одной из них.
Притаившись за стволом березки, я присмотрелась. За оградкой, у которой остановилась вдова, было два холмика. На одном стоял памятник с портретом женщины, второй был завален венками, из которых выглядывал портрет мужчины. Я вышла из укрытия, прищурилась и подвинулась ближе, стараясь рассмотреть лицо на портрете. С фотографии на меня смотрел Анатолий Степанович Исаев.
Пока я хлопала глазами, стараясь прийти в себя от изумления, Ольга Анатольевна двинулась в сторону центральной аллеи и скрылась за памятниками.
«Вот оно что, Ольга Анатольевна Никифорова в девичестве была Исаевой», – пульсировало в голове. Прислонившись к стволу березы, я старалась понять, что нам это дает. Наконец, решив, что это нам ничего не дает, по крайней мере сейчас, я выглянула из укрытия.
Никифоровой видно не было, я вернулась на тропинку и направилась к своим. Мимо меня прошла женщина в черном платке, с каким-то растением в пакете. Отойдя на пару шагов, я оглянулась. Женщина открыла калитку и вошла на отведенную Степанычу территорию. «А это кто такая?» – удивилась я и припустила следом за женщиной.