– Придётся, – низким голосом скорбно молвила одна из старушек.
Вторая кокетливо помахала рукой:
– Привет честной компании!
«Ещё родственницы!» – догадалась Зоя. И в ту же минуту Настя пояснила шёпотом:
– Ещё соседки!
Соседки пылко стиснули именинницу в объятиях и исчезли, но вскоре вернулись со стульями – очевидно, своими собственными, поскольку осведомились деловито:
– Может, ещё посадочные места требуются?
– Да нет, все вроде разместились, – отказалась тётя Лора несколько неуверенно. – Вы, главное, сами садитесь скорей! И познакомьтесь с нашими родственницами…
В процессе знакомства и уверений во взаимной приятности в дверях возник новый гость – художник. На сей раз ошибиться Зоя никак не могла: длинные клочковатые пряди волос спускались на плечи, бледное мрачно-утомлённое лицо хранило следы творческих мук, а руки сжимали картину, наискосок перевязанную лиловой лентой. Правда, увидеть произведение сразу не удалось: мельком показав подарок имениннице и пробормотав что-то вроде «Зднимрж, Анси», автор сдёрнул ленту и почему-то поспешно засунул своё творение между диваном и книжным шкафом, оборотной стороной к зрителям. От этого комната моментально уменьшилась вполовину, и стало положительно непонятно, каким образом втиснулись в неё восемь взрослых людей, не считая Саши.
Гости, впрочем, не жаловались на тесноту, а дружно возмущались скромностью автора.
– Ну что вы в самом деле, Николай Евгеньич! Искусство – всё-таки средство общения! Что за картина без зрителей? – сердитым дуэтом щебетали старушки.
– Точно! Искусство принадлежит народу, – солидно поддержал Олег.
– Просим вас, Николай! – внесла свою лепту тётя Лора.
Саша невежливо дёргала художника за руку. Тот руку не выдёргивал, но непреклонно качал головой всё с тем же мрачным выражением лица.
Проблема разрешилась неожиданно: новая пара гостей, мужчина и женщина, оценила ситуацию с порога.
– Колян, не бузи, – кратко приказал мужчина и кивнул своей спутнице.
Вдвоём они ловко извлекли картину из укрытия, повернули и прислонили к шкафу.
– Восхищайтесь! – разрешил новый гость.
И по этой команде все действительно онемели от восхищения.
На картине была изображена Настя. Это был её портрет. Точнее, так всем показалось с первого взгляда. А примерно взгляда с третьего все разглядели, что ничего подобного, никакой не портрет, никакая не Настя – просто заметно некоторое сходство в чертах лица. И даже не столько в чертах, сколько в выражении.
Изображена была на картине женщина с гитарой. Она не играла, не пела, а просто смотрела на зрителей, обняв гитарный гриф и прижавшись к нему щекой. Но смотрела она так, что песня сама лилась из её глаз и наполняла комнату. Эта картина излучала мелодию, и от её безмолвных, однако же явных звуков смотрящим хотелось то ли тоже запеть, то ли заплакать, то ли всё вместе одновременно. Не сказать чтобы женщина поражала молодостью или красотой – в лице её выражалась привычная терпеливая усталость, и слабая улыбка на губах как будто готовилась вот-вот скрыться, померкнуть. Зато глаза у неё были светлые, лучистые, сияющие… Настины глаза.