— А вы никогда не спешите? — спросил Мережко.
— Я? Что вы! — Она рассмеялась. — Я больше всего не люблю спешки. Ненавижу ее! И когда все торопятся, целыми толпами бегут, как стада на водопой, хочется всегда крикнуть: стойте, люди! Куда вы?!
— О-о-о! Какая вы… — Он посмотрел на нее снисходительно, но не без интереса.
— Что, плохая?
— Нет, почему же…
Некоторое время они шли молча, следя за машинами, увертываясь и прижимаясь к домам от брызг. А когда вышли на более широкий тротуар, она снова заговорила:
— И еще я не люблю шума. Я и эти места полюбила, когда увидела здешних стариков. Пьют чай, мирно, тихо говорят… А у нас в Кишиневе все шум да шум. На работе шум, на отдыхе вино, пляски и песни. И всегда кажется, что и этот шум постоянно куда-то спешит, все торопится отшуметь… А вы у этих киношников начальник? — быстро взглянула на Мережко.
— Нет, откуда вы взяли?
— Да к вам как-то иначе, чем к другим, относятся, с уважением.
Мережко, сжав ее руку, рассмеялся.
— Это вам только так кажется. Я самый, самый не начальник здесь — такой, что даже разнорабочему не могу ничего приказать.
— Выдумываете вы все, — покачала головой Нина. — Вы, видно, большой выдумщик.
— А вот здесь вы угадали, я действительно выдумщик, хотя и не очень большой.
— Зачем вы на себя так?
— Что, клевещу?
— Конечно. Это тоже плохо. Другая сторона медали. Знаете, есть такие люди, что все хвастаются да хвастаются, все возносят себя и возносят, а есть другие — ругают себя, ох такой, сякой я, плохой, негодяй даже. И этим самым тоже ведь бахвалятся и хвастают — вот, мол, какой я честный, прямой, даже себя не щажу, ругаю. Один такой у меня даже жалость вызывал…
— Ну и что?
— Да ничего. Как все, — коротко засмеялась и неприязненно дернула плечами Нина.
Пошел дождь. Нина как бы не замечала его, лишь слегка поеживалась; Мережко тоже не хотелось уходить, он, слушая девушку, искоса, с любопытством поглядывал на нее. Дождь все усиливался, и Александр, посмотрев на небо и поняв, что это снова надолго, вдруг предложил:
— Нина, пойдемте в театр.
Девушка от удивления даже приостановилась.
— Пойдемте, пойдемте, — не понимая ее нерешительности, повторил он. — Музей и театр — единственные места, где сейчас бывает тихо…
— Как, вот так, сразу?
— А почему бы и нет?
— Но, во-первых, мы уже опоздали… — растерянно протянула Нина.
— А я расскажу вам начало пьесы.
— А во-вторых, я не одета для театра.
— Я тоже, — подергал Мережко за лацканы свою потертую замшевую куртку.
— Ну, мужчина все же как-то…
— Ничего, ничего, — сказал он и решительно расстегнул на ней плащ, распахнул полы. — А ну, покажитесь!