Гремя оружием, промаршировал отряд матросов. Мария Петровна посторонилась. С удовольствием посмотрела им вслед — бравые, молодые. Вздохнула и толкнула дверь за номером семьдесят пять, куда ее вызывали.
Семьдесят пятая комната с высокими сводчатыми потолками утопала в табачном дыму. На столе сидел Бонч-Бруевич, ее давнишний товарищ по подполью, обросший густой черной бородой. Поджав ногу, он нетерпеливо накручивал ручку телефона, гремел рычагом. За столом матрос, косая сажень в плечах, неумело одним пальцем выстукивал на машинке мандат, от усердия сдвинув на макушку бескозырку… Мария Петровна улыбнулась. На конторке, отгораживающей стол, лежали папки с делами. У распахнутого шкафа на корточках сидел солдат в папахе с красной полосой и просматривал бумаги. Неподалеку от двери на скамье застыли люди в добротных шубах с презрительными лицами и злыми взглядами. «Арестованные», — поняла Мария Петровна.
Бонч-Бруевич поздоровался с ней и начал громко ругаться по телефону, угрожая кому-то революционным трибуналом. Временами для выразительности стучал кулаком по конторке. Мария Петровна никогда не видела его таким воинственным. Решив подождать окончания разговора, она подошла к буржуйке, приткнувшейся в средине комнаты, с уродливой черной трубой. Протянула озябшие руки, начала их растирать. Печь раскалилась почти докрасна, но тепла не ощущалось. Солдат с большими рыжими усами подбрасывал в буржуйку старые книги. На полу у печки пристроилось двое парнишек в промасленных тужурках.
— Ироды! За три целковых купил вас длинногривый! — Солдат с рыжими усами с остервенением разорвал книгу, затолкал в печурку.
— Так от серости нашей… От серости! — В два голоса забормотали парнишки. — К тому же деньги.
— От серости… Деньги… — ворочая кочергой, передразнивал солдат. Кончики усов воинственно топорщились. — Контра — вот кто вы…
Парнишки скривились. Солдат сунул им по ломтю черного хлеба, положил на телефонные книги тряпочку с солью, налил в кружки кипяток из помятого чайника.
— Вот она, несознательность! — обратился солдат к Марии Петровне. — Присаживайтесь. Кипяточком побалуетесь!
Мария Петровна уселась на телефонных книгах. Матрос сунул ей железную кружку, солдат плеснул кипяток.
— Этих голубчиков привел в семьдесят пятую комнату я. — Солдат задымил махоркой, неумело отгоняя дым короткими пальцами. — Дело вот какое — на Выборгской появились листовки — Советскую власть предавали анафеме, грозили концом света, а большевиков приказывали расстреливать из-за угла. Подпись — патриарх Тихон! Думал, кто-то из длинно-гривых старается, а расклеивали эти паршивцы… — У солдата от гнева лицо побелело. «Паршивцы» захлюпали носами. — Один несет банку с клейстером, а другой — погань — нахлобучивал! Листовки я содрал, а этих за ушко да на солнышко…