— Четыре очень крупные, каратов на сорок, одиннадцать средних, от пятнадцати до двадцати каратов, шесть шпинелей чуть поменьше, — считал Семен Григорьевич. — Пять крупных бриллиантов, огромное количество мелких. Какая огранка! Какая вода!
Семен Григорьевич вдруг зарыдал. Слезы полились по его осунувшемуся лицу. Он положил драгоценный бант на салфетку.
— Зачем вы унижаете меня? — спросил он Повалихина, сквозь слезы глядя на него снизу вверх. — За то, что я сватался к Вареньке? Я, старый дурак, предлагал ей свою руку и драгоценности. Мои драгоценности!
Пожилой ювелир в эту минуту казался себе нищим стариком, которому сердобольные прохожие накидали шапку медяков. И эти медяки он считал сокровищами.
— Вы меня обижаете, уважаемый Семен Григорьевич! — поморщился владелец яхт и русской бани. — Скажите, это очень ценная вещь?
— Такие шпинели оцениваются за карат веса почти как бриллианты. У вас его никто не купит здесь за настоящие деньги, только в Амстердаме. Ам-ам-амстердаме! — выговорил ювелир и снова разрыдался.
— Ну-ну, Семен Григорьевич, не стоит так убиваться даже за все сокровища мира! — наставительно произнес Варин отец. — Это мертвая материя, а мы живые люди!
Семен Григорьевич так взглянул на Повалихина, будто говоря: „Такие шпинели — мертвая материя? Мертвая материя! Это мы с вами — мертвая материя! Что вы понимаете?!"
Семен Григорьевич плакал оттого, что никогда ему не иметь таких драгоценностей, какие имел Повалихин, никогда не иметь такой юной красавицы-жены, как его дочка, даже никогда не иметь двух яхт, потому что он совершенно другой человек. Повалихин был крупный человек, и шпинели у него были крупные, а Соловейчик был маленьким человеком, и драгоценности у него были мелкие, собранные по крупицам, по осколкам, по миллиграммам: всего-навсего полтора-два килограмма драгоценностей на какие-нибудь полмиллиона рублей. Но что такое полмиллиона, когда один такой бант стоит баснословных денег в твердой валюте.
— Машенька! Принеси-ка бутылку коньяка и две рюмочки.
Повалихин знал, что из любой запутанной ситуации есть два спасительных выхода — или бутылка водки, или бутылка коньяка. Тотчас, как карета „скорой помощи" или пожарная машина, показалась Марья Васильевна с подносиком.
Долго они еще сидели с Семеном Григорьевичем. Соловейчик был непьющий человек, ювелир, но в этот раз он так напился, что назавтра утром даже стал сомневаться, уж не приснились ему эти кроваво-красные шпинели в оправе бриллиантов или он действительно их видел. Тут уж Андрею Андреевичу пришлось в отношении гостя применить семейное искусство — незаметно подливать в рюмку, которым по-настоящему владеют только дети больших начальников, а они в каком-то смысле все сплошь людоеды.