Баронесса усмехнулась:
– Мои грехи не отпустить даже тебе.
– Ошибаешься. Папа – наместник Бога на земле и потому… – Папа, один из самых молодых пап в истории института папства, легко соскочил с подставки-пирамидки, какую использовал, чтобы добраться до верхних полок, – до второго пришествия, – я за него.
– Да, хорошо, что ты непогрешим. Иначе от твоих грехов под тобой провалилась бы земля.
Папа строго посмотрел на гостью.
– Ты зачем пришла? Оттачивать свое красноречие можешь на своем несчастном супруге, на прислуге… на одном из твоих любовников… на ком хочешь. Меня же, кроме энциклики «Жизнь человеческая»[65] сейчас мало что беспокоит.
– Ты придумал, что делать с русским? Он опасен. Владеет собой. Где он вообще?
Папа улыбнулся:
– Как донесли верные люди – на авианосце. И вместе с ним – одна очаровательная особа, которой он увлекся, проигнорировав тебя.
– Canalia!
– Как видишь, есть еще на свете умные люди.
– И ты так спокоен? Что мы будем делать? Я вынуждена была идти на встречу с немцем, потому что он все еще жив, все они живы. Кто их убьет? Что мы теперь будем со всем этим делать, а?
– Не кричи. С Божьей помощью все решится.
– Цезарю – цезарево, Богу – Божье. Оставим Богу небеса, а на земле распорядимся сами.
– Не богохульствуй! – прикрикнул Папа и добавил: – Впрочем, ты права. Но я уже уладил ситуацию. Оказывается, у русского есть сын. Хороший мальчик, учится в Ле Росе, в Швейцарии. Кстати, там же, где училась и ты в свое время, помнишь? Твоя альма-матер. Несколько надежных людей отправились в Швейцарию, чтобы те привезли его сюда. После этого русский сам придет к нам, где бы он ни прятался, на авианосце или где-то еще. И сделает то, что мы ему скажем. Теперь расскажи мне о своих успехах…
– Я вышла на германскую группу.
– На кого конкретно?
– Здесь снова Манфред Ирлмайер. Начальник гестапо. Он все еще в игре, кайзер оставил его на посту.
Папа кивнул:
– И? Продолжай, дочь моя, не останавливайся на полдороге.
– Он многого не знает. Мы договорились на двадцать пять.
– Двадцать пять чего?
– Процентов, разумеется.
Папа поднял брови:
– Отдать двадцать пять процентов ни за что?!
– Нет, мы отдадим ему семьдесят пять процентов. Двадцать пять оставим себе…
– Что?! – вскричал Папа. Как и все Салези, он был не то что скуп, а отвратительно жаден.
Баронесса усмехнулась:
– Не нужно испытывать крепость своего сердца такими переживаниями. Он мало чего знает. Почти ничего. Ноль.
– Откуда ты знаешь. О мой Бог, поверить не могу!
– Я видела. Я попросила его назвать номера счетов и суммы. Ты бы видел его лицо. Он знает только то, что эти деньги существуют, но не знает, сколько и конкретно где. Он почти ничего не знает.