– И что вы надеялись у него выведать? – спросил Люк. Сердце его разрывалось на части.
– Он, вероятно, знал семейство Боне. Должен знать и того Боне, которого мы ищем… жидовское отродье, сбежавшее из нашей ловушки.
Гестаповцы явно не имели представления, кто такой Люк Боне, как он выглядит и умеет ли говорить по-немецки. Люк поймал себя на том, что вновь машинально тянется к мешочку с лавандой, и небрежно опустил руку.
– Да ясно же, он не знает вашего Боне.
– А я уверен, что знает. Он жил в соседней деревне. Но слышите, что за бессмыслицу он несет? Мы от него ничего другого не добились.
– Откуда у вас одержимость Боне?
– Никакой одержимости, Равенсбург. Я точно так же ревностно преследую партизан, чьи имена нам известны, как и тех, что сумели от нас ускользнуть. – Гестаповец пожал плечами. – Ничего не могу поделать, нравится мне моя работа!.. Давайте, подойдите к Дресслеру, поговорите с ним, – коварно добавил он.
Люк сам загнал себя в западню. Теперь Вольф узнает его – и дверца захлопнется.
– Попрощайтесь со стариком за меня.
Люк посмотрел в холодные голубые глаза человека, которого уже ненавидел сильнее, чем Лондри.
По правде говоря, волновался ли он за свою жизнь? Нисколько. Правда, за Лизетту все-таки волновался. За краткое время их знакомства девушка каким-то образом проникла под панцирь, которым окружил себя Люк, нашла путь в его сердце. Теперь она была для него не просто очередным заданием, долгом, который надо выполнить. Он всем сердцем стремился помочь ей… впрочем, она прекрасно обойдется и без него, сама доберется до Парижа, сама выполнит свое задание. А кроме Лизетты на всем белом свете у него остался только один близкий человек… и этот человек сидел сейчас здесь, изувеченный и умирающий.
Вольф явно смирился с близким концом. То, как он твердил молитвы на загадочном, почти забытом языке, для Люка яснее всяких слов свидетельствовало: старик нашел безопасное пристанище, где можно укрыться от всего мира, что бы с ним ни делали враги.
– Вольф, – прошептал молодой человек. – Я Люкас Равенсбург.
В этот миг он забыл о фон Шлейгеле и его подручных. Скинул со счетов войну и все порожденные ею бедствия, вытеснил из головы ждущую его женщину и высшее благо, за которое его призывали сражаться партизаны-маки. На несколько коротких пронзительных мгновений он вновь стал Люком Боне, встретившим любимого друга и наставника.
Вольф медленно поднял слабую голову и открыл налитые кровью глаза, не до конца утратившие былой блеск и ум. Один только Люк заметил в этих глазах искорку узнавания. Лукас Равенсбург был для старика сыном, и теперь в его глазах стояла любовь.